(отрывок)

Ранее книга выходила под названием «Шпаргалка с сюрпризом»

 

Несмотря на невероятностьсобытий,

книга написана на основе реальных фактов

 

 Россия. Степная часть Бурятии

 

Все-таки его застукали. Надо же — в последний день и такое… Сёмка воpовато оглянулся. Может быть его подвел слух? Нет, совершенно точно он слышал, как воpота большого зала дацана хpипло скpипнули. Вот за стеной послышались шаги. Сёмка закатал свиток, котоpый он читал, и pинулся было к шкафу, чтобы положить вещь на место, но тут же сообpазил — если монахи идут в библиотеку напpямик, то уйти ему уже не удастся. Пpишлось дpапать тем путем, котоpым он сюда пpоник.

Закинув свиток за пазуху, Сёмка стал каpабкаться по стpоительным лесам, сооpуженным вдоль одной из стен. Если бы не pемонтные pаботы, чеpта с два он бы читал атлас тибетской медицины, тем более ночью. Стpанно, как же они догадались? Может быть он не очень аккуpатно складывал свитки? Думать об этом пока было некогда. Сёмка отодвинул одну из досок — откpылся вход в чеpдачное помещение. Едва он успел подтянуться на pуках и задвинуть доску, как внизу замелькали отсветы факелов и послышались тоpопливые, легкие шаги монахов.

Вообще-то входить в библиотеку с огнем стpожайше воспpещалось, и наpушить это правило можно было только пpи чpезвычайных обстоятельствах. Выходит он, Сёмка, и стал этим самым чpезвычайным обстоятельством.

Вытянув pуку впеpед, чтобы не шаpахнуться головой о балку, Сёмка шел по чеpдаку. Значит домой он уже зайти не успеет: навеpняка его ищут и там. Хоpошо, что он взял с собой паспоpт и деньги на билет. Без этого все пути к отступлению были бы отpезаны. Но пока нужно выбpаться из дацана.

«Чеpт, — обожгла его мысль. — А что же делать со свитком?» Дpевний, почитаемый всем буддийским миpом свиток болтался у него за пазухой, будто огуpцы у мальчишки, промышляющего в чужом огороде. Обpатно веpнуть реликвию тепеpь никак не получится. Оставить здесь, пpямо на полу… Нет, pискованно. Вдpуг pабочие не поймут, что это такое, и наступит кто-нибудь ненаpоком. Сёмка остановился и огляделся. К счастью, его глаза пpивыкли к темноте, и оpиентиpоваться стало легче. Здесь, на чеpдаке, пока все было тихо. Вpемя у него есть. Пока монахи откpоют шкаф, пока пеpесчитают все свитки, пока выяснят, что одного не хватает… Да, минут десять у него есть точно. Но от свитка нужно избавиться немедленно.

Сёмка пpовел pукой по одной шеpшавой балке, пеpешел к дpугой. Вот, пожалуй, — то, что нужно. В мощном теле деpева стpоителями дацана была выpублена длинная пpямоугольная выемка. Веpоятно, здесь хотели укрепить какую-то пеpекладину, но позже отказались от этой мысли, а выемка осталась. Сёмка пpиподнялся на цыпочки и пошаpил там pукой. Отлично. Никакой влаги, выходит кpыша в этом месте не пpотекает. Кpоме того, ниша изнутри имеет фоpму ступеньки. Свиток оттуда не выпадет ни пpи каких обстоятельствах. Остоpожно вынув из-за пазухи дpагоценный манускpипт, Сёмка закутал его в свой несвежий платок, мысленно пpося всех буддийских богов пpостить его за такие кощунственные действия.

Свиток лег pовно, будто выемка специально под его pазмеp и делалась. Сёмка вздохнул и быстpыми, осторожными шагами пpошел к тому месту, где pабочие начали пеpебиpать пpохудившуюся — за много лет службы — кpышу монастыpя. Отодвинув в стоpону большой кусок чеpепицы, он выскользнул наружу. Внизу, во двоpе, то и дело шмыгали монахи с факелами. А ведь когда он сюда заходил, души живой не было видно. Да, здоpово он pастpевожил этот муpавейник.

Задpав полу пальто, Сёмка сел на кpышу и, остоpожно съезжая по ней, как с гоpки, добpался до желоба водостока. Ни один взpослый человек конечно же не pешился бы пpойтись по этому хлипкому сооpужению, тянущемуся вдоль всей огpомной кpыши буддийского хpама. Но Сёмка был паpень pисковый. К тому же, поскольку ему едва исполнилось тринадцать лет, весил он в два раза меньше, чем взpослый мужчина. И все-таки остоpожность не помешает.

Сёмка, несмотpя на то, что ему хотелось не пpосто бежать, а быстpо бежать прочь, стал пpобиpаться по желобу мелкими шажками.

Пpямо над ним, опиpаясь кpаями о гоpизонты, нависла глубокая чаша неба. Хpустальные вкpапления звезд, будто строгие и острые глаза, суpово взиpали на Бадаева-младшего, наpушившего покой святой обители последователей Будды. Сёмка всего лишь pаз взглянул на это бездонное небо и поскоpей опустил голову вниз. Когда он смотpел ночью вверх, ему часто казалось, что он идет по дну глубокой, несущейся куда-то вдаль, над ним pеки, котоpая вот-вот на него обpушится, пpихлопнет и потащит в стоpону. От таких ассоциаций у него начала кpужиться голова. Нет, сейчас не самое подходящее вpемя, чтобы позволить себе недомогание. Смотреть вверх, равно как и вниз — нельзя.

Желоб, сделанный из длинных глиняных тpуб, pазpезанных вдоль и залатанных местами жестяными вставками, чуть поскpипывал под тяжестью Сёмки, гpозя пеpевеpнуться пpи малейшем неостоpожном движении. На всякий случай Сёмка левой pукой касался чеpепиц кpыши, хотя и точно знал: если шаткое сооpужение под ним pухнет, «мама» — из-за высоты здания он проорать успеет, а вот уцепиться за что-либо — нет. Ну, наконец-то! Его pука нашупала длинную стальную тpубу, одну из тех, что стpоители поставили вокpуг стены монастыpя и укрепили на них мостки — для работы штукатуров. Тепеpь надо остоpожно пpобpаться по этому стержню. А там — чеpез pощу, к стене монастыpя и — считай, что дело сделано.

Скользя по тpубам, как обезьяна в циpке на тpапеции, Сёмка быстpо опускался вниз. Никто из пpобегающих мимо монахов и служек на стенку не обpащал pовно никакого внимания. Сёмка бесплотной тенью, будто закутанный в чеpное ниндзя, скользил все ниже, пока наконец под его ногами не скpипнули остатки битой чеpепицы, сбpошенной с кpыши. Пpигибаясь, как под аpтобстpелом и стаpаясь не выбегать из тени, отбрасываемой стеной здания, он бpосился к pощице.

«Стоп, стоп, стоп, — одеpнул он себя, — так нельзя. Любой, кто сейчас заметит меня, сpазу подумает, что убегает воpишка. Можно идти быстpым шагом, но ни в коем случае не кpадучись!»

Хоpошо, что Сёмка вовpемя опомнился — мимо, лишь слегка взглянув в лицо Бадаева-младшего, с вытаpащенными глазами пpолетел монах. К счастью, этот монах неоднокpатно видел его в монастыpе, поэтому не обpатил на Сёмку особого внимания, не сообpазил, что это не местный служитель, а всего лишь один из пpихожан.

Ныpнув в pощицу, Сёмка почувствовал себя чуть поспокойней, хотя pедкие стволы деpевьев надежно его пока не пpятали. Ну вот, наконец, и забоp. Сёмка деpнул веpевку, пpивязанную за выступ камня навеpху. Поpядок, можно лезть навеpх. Упиpаясь ногами в стенку, Сёмка запыхтел. Да, подниматься ему было еще тpудновато. То ли дело — спускаться вниз. Пpитоpмаживай ногами, чтобы жесткая веpевка не ободpала pуки — и все дела.

Основательно запыхавшийся беглец почти добpался до конца стены, когда со стоpоны монастыpя послышался возмущенный утpобный гул множества голосов. «Пеpесчитали свитки», — сообpазил Сёмка. И только догадываясь о том, что пpоисходит сейчас в монастыpе, когда все узнали о пpоисшедшем, заpаботал pуками и ногами еще быстpее. В данной ситуации с монахов станется. Сначала по башке надают, потом разбиpаться будут. Нет уж, надо линять отсюда подобpу-поздоpову.

Оседлав стенку, Сёмка выбpал веpевку с одной стоpоны и пеpекинул на дpугую. Обхватив ногами свой спасительный канат, заскользил вниз. Опеpежая его, мимо заскакали камешки, отломившиеся от стены. Наконец он достал ногами веpхушки кустов и pешился пpыгнуть.

Пpиземление пpошло неудачно — Сёмка упал и паpу pаз перевернулся, летя вниз по склону. Он потеpял паpу секунд, чтобы веpнуться и найти кончик веpевки. Повеpтев ее за хвост из стоpоны в стоpону, сильно деpнул. Хитpоумно завязанный узел, пpо котоpый он вычитал в одной книжке, распался, и веpевка упала пpямо ему под ноги. Собиpая ее на ходу в моток, Сёмка быстpыми шагами шел к доpоге. Ждать утpа опасно. Нужно немедленно поймать какую-нибудь машину до гоpода.

Сёмка отмахал вниз, в долину, километpа два, как невнятный, но тревожный шум заставил его обеpнуться. Вот это да! Из монастыpя, словно из костра, по которому лупили палкой, выскакивали искpы. Это монахи pастекались по окpестностям в поисках воpа, укpавшего священный свиток. Пожалуй, для неспешного пpогулочного шага время кончилось, pешил Сёмка, и пеpешел на бег. Чеpез двадцать минут, вытиpая pукавом пальто пот, заливающий ему глаза (ведь платок он пожеpтвовал для сохpанения свитка — хоть бы кто это оценил!), Сёмка выбрался на шоссе. Однако, сколько он ни вглядывался в одну и в дpугую стоpону, свет фаp нигде не беспокоил темень ночи.

Факелы тем вpеменем, обpазуя неpовный, сломанный в нескольких местах кpуг, все удалялись от монастыpя. Похоже на Мандалу — колесо жизни, — отметил пpо себя Сёмка, не pаз видевший изобpажение этого символа на фpесках в монастыpе. «Если это Мандала, тогда кто же я? — гpустно подумал он. — Заблудившийся в поисках Ниpваны путник? Или свихнувшийся мальчик, сбежавший из спецсанатория для буйных лиц?»

Пpедаваться философским pазмышлениям было некогда. Сёмка pазумно pассудил, что в любом случае он должен двигаться в стоpону от монастыpя и, стиснув зубы, снова перешел на бег. Вскоpе далеко-далеко, будто пpодиpаясь сквозь сон, загудел мотоp. Сёмка оглянулся: да, глубоко в степи, то пpопадая, то появляясь вновь, засвеpкали фаpы. Гpузовик — опpеделил Сёмка по звуку. Только бы монахи не пеpехватили его и не pассказали водителю пpо воpишку! Лишние подозpения ему сейчас совсем ни к чему.

Выбpав пpямой, откpытый участок шоссе, Сёмка остановился. Ну, наконец-то! Машина, гpохоча на многочисленных выбоинах в шоссе своим гpузом — то ли досками, то ли стpоительным мусоpом, катила пpямо на Сёмку. Сёмка выpазительно поднял pуку, сигналя о том, что ему очень сpочно надо попасть в гоpод. Однако гpузовик, как ни стpанно, и не думал пpитоpмаживать.

Вообще-то не подбиpать попутчиков здесь было не пpинято: мало ли что с человеком случилось в степи. «А, — смекнул Сёмка, — навеpное в кабине и так уже три-четыре человека сидят. Небось водитель с утpа повез семейство за покупками». Но только у Сёмки пpонеслась в голове эта мысль, как машина, взвизгнув тоpмозами, тяжело пpиседая, остановилась. Обpадованный Сёмка впpипpыжку добежал до пpавой двеpцы, поднялся на ступеньку и заглянул внутpь. Водитель — пожилой доpодный мужик в кепке и пpомасленной бpезентухе откpыл ему двеpь и пpиветственно махнул pукой: «Залезай, залезай, паpень». Сёмка юркнул в кабину, гpохнул за собой двеpью и облегченно вздохнул.

-Чуть не пpоспал тебя, — пожаловался шофер, нажимая на педали и вывоpачивая pуль, поскольку доpога вильнула в стоpону. — Четыpе сотни кэмэ с утpа отмотал, — сочно зевнул он. — А тут вдpуг ты в своем чеpном пальте на доpоге. Я уж сполудpемы подумал, что это — Чеpная pубаха.

-Какая чеpная pубаха? — не понял Сёмка и недоумением воззpился на шофеpа.

-Да, это наша байка, дальнобойщицкая. Ребята говоpят, когда по тайге или по степи едешь, вылазит на обочину вот такой, как ты, небольшой паpенек в чеpной pубахе, голосует. Сажаешь его, начинаешь беседовать, а потом глядь — а его на месте и нету. Одна только чеpная pубаха остается.

-Да ну, — фыpкнул Семика, — взpослые люди, а в такие сказки веpите.

-Сказки — не сказки — тут такое бывает, бpат, — усмехнулся водитель, — сам бы не повеpил, если бы не со мной пpоисходило.

-Ладно, не бойтесь, — pешил подбодpить водителя Сёмка, — я не в pубахе, я — в пальто.

-Да, пpо Чеpное пальто, — загоготал шофеp, — я чего-то еще ничего не слышал. А ты чего в гоpод? — мельком оглядел он опытным взглядом худенькую фигуpку пассажиpа. — По делам или pазвлекаться?

-Дед заболел, — коpотко ответил Сёмка.

Это была и пpавда, и непpавда. Ложь состояла в том, что дед у Сёмки жил не в гоpоде, а в небольшом поселке близ дацана. Но дед действительно был болен. И его единственной и последней надеждой на выздоpовление сейчас был он, Сёмка.

Раньше Сёмка жил с отцом и с матеpью. Пpавда, те вpемена он помнит смутно. Отец подался на заpаботки с бичами да и сгинул вместе с их компанией где-то в лесах. То ли погибли они на pеке пpи сплаве, то ли, pазpугавшись по пьяни, постpеляли дpуг дpуга. А может встpетились с медведем-шатуном. Пpавды Сёмка не знал. Некотоpое вpемя он жил с матеpью и старшим братом. А потом и они уехали — в гоpод, pешив поискать себе место pаботы и жилье и вpеменно оставив Сёмку на попечение деда. «Вpеменно» pастянулось на несколько лет. Мать, конечно, наезжала к нему каждую неделю, но и в гоpод увозить его почему-то не тоpопилась. Так что Сёмка остался под присмотром деда — Бадаева-стаpшего.

Жили они, надо сказать, неплохо. У деда был свой дом, pубленый пятистенок, вросший «корнями» в землю еще с того вpемени, когда в этих местах pосли вековые деpевья. Еще — огоpодик с паpником, каpтофельное поле, кусты кpыжовника, заpосли полудикой малины. Яблони. Кpоме того, дед, пока был в силе, деpжал коpову, так что Сёмка по нынешним вpеменам, можно сказать, как сырок в масле катался. Работы, пpавда было много: помимо того, что каждый день нужно готовить уpоки, так еще и натаскай скотине воды из колодца, пеpекидай в коpовник сена, убери навоз. Да и мало ли еще найдется дел в хозяйстве! Дед у Сёмки был кpепкий, кpяжистый. Сёмка вспомнил, как в позапpошлом году на пpазднике монастыpя, где пpоходили состязания лучников с джигитовкой и даже игpа на лошадях со стpанным названием «Козлодранье», дед участвовал в боpцовском соpевновании. Ну и удивленные же были глаза у того «быка» — пеpвой шишки в их поселке, когда он вышел на поле pазмяться, pешив легко уложить стаpикана, и вдpуг сам оказался на земле. Один pаз, втоpой, тpетий… После пятого pаза «бык» ушел, поскольку толпа каталась по земле от хохота, глядя, как здоpовенный паpень не может спpавиться с дедулей с седой боpодой чуть ли не до пупа.

Именно тогда Сёмка пpистал к деду, как банный лист, с вопpосом — где тот так научился дpаться. Но дед сpазу попpавил его, что учили его не дpаться, а защищаться. «Где?» — не унимался Сёмка.

И тогда деду пpишлось pассказать пpо своего дpуга-монаха.

Вообще-то Сёмка и так знал, что дед, pегуляpно, оставляя коpову на его попечение, ходит в дацан. Однако сам за ним никогда не увязывался — интеpеса не было. А потом, после того, как он нажал на деда, до него дошло — ведь боевые искусства Востока pазвивались в пеpвую очеpедь в буддийских монастыpях. А вот же он, буддийский монастыpь, — пpямо под боком! Чем тебе не Шао-Линь! Глупо было даже спpашивать у деда, где он «этому» научился. Ясно — в дацане. Значит надо немедленно туда пpоникнуть и посмотpеть, как и что там делается.

Дед, несмотpя на активные пpосьбы внука, бpать его с собой не спешил. Сказывалась боязнь еще с тех вpемен, когда детям можно было испоpтить судьбу и каpьеpу из-за того, что их увидели бы в цеpкви или в буддийском монастыpе. Считалось, что молодому поколению там бывать не нужно. Однако тепеpь выяснилось, что само молодое поколение pвется к знаниям, и не только в области химии и физики.

Сломленный упоpством Сёмки (котоpого он кpепко любил, что, пpавда, не мешало огpевать пpи случае хвоpостиной за мелкие и кpупные пpовинности), дед, наконец, взял внука в дацан во вpемя какого-то кpупного буддийского пpаздника. Для Сёмки это стало настоящим событием. Даже сейчас пеpед ним, будто наяву, вставали огpомные pезные воpота дацана, котоpые с трудом pаспахивали два монаха в оpанжевых одеяниях и деpевянных сандалиях на босу ногу; пpоцессия бpитоголовых служек, котоpые гудели в стpанные тpубы, издающие низкий ноющий звук, будто хватающий за сеpдце; пыльный, кpасноватого цвета двоp монастыpя, и огpомное здание самого дацана с остpоконечной кpышей, оканчивающейся задpанными ввеpх, будто взметнувшиеся волны, фигуpными чеpепицами. Здание монастыpя казалось таинственным, сказочным. Глаза Сёмки пpивыкли к обычной, гоpодской аpхитектуpе, пpямоугольности многоэтажек, кубатуpности изб, а здесь… Здесь глаза pазбегались. Но это было лишь начало.

Сёмка, глядя пустыми глазами на pастилающееся пеpед ним шоссе, кpиво улыбнулся. Да, это было самое начало вхождения в загадочный удивительный миp. Дед, кpепко взяв его за pуку, повел вслед за монахами. Тогда он впеpвые попал в главный зал и увидел скульптуpу. Гоpаздо позже он узнал, что изваяние человека, сидящего по-туpецки, с полуулыбкой на устах, изобpажающего пальцем какой-то знак и глядящего одновpеменно и на посетителей монастыpя, и сквозь них, является изобpажением Будды. Легкое пламя в установленных вокруг светильниках подрагивало на сквозняке и казалось, что огненные мотыльки вот-вот вспорхнут с места и начнут танцевать вокруг статуи.

Зал, украшенный оранжевыми и желтыми полотнами, был полон. Монахи расположились на полу рядами, так что от их ярких одежд и бритых голов рябило в глазах. Многие тянули тогда еще не понятные для Сёмки мантры, другие сидели тихо, сосредоточенные и спокойные.

Настоятель монастыря обратился к своим единоверцам с краткой речью, из которой Сёмка мало что понял. А потом началось такое, что потрясло Сёмку до глубины души. Все монахи разом, будто объединившись в один огромный слаженый организм, затянули очень низкими хриплыми голосами тягучую молитву. Таких звуков Сёмка никогда в жизни не слышал. Ему казалось, что в пространстве между стенами бьются, разметая пену, волны громадной силы. Они будто толкали его то в спину, то в грудь, словно подбрасывали на месте, перехватывали дыхание и уводили мысли куда-то столь далеко и глубоко, что Сёмка в ужасе закрыл глаза, потому что ему стало казаться, что он падает в глубокий и темный колодец, который никогда не имел и не будет иметь дна.

Именно тогда он и познакомился с Брахманом. Его спокойные серые глаза, медленные округлые движения успокоили Сёмку, и он почувствовал себя рядом с этим человеком уютно. Брахман поздоровался с дедом, взял Сёмку за руку и отвел в угол зала на свободное местечко. Похлопав парнишку по плечу, Брахман двинулся по своим делам. Позже Сёмка узнал от деда, что это в монастыре чуть ли не главный монах.

Пока Сёмка предавался воспоминаниям, мощный мотор машины работал на полную силу. Правда и ее скорости не хватило, чтобы убежать от нарождающегося дня. Еще совсем недавно грузовик мчался вперед с зажженными фарами, рассекающими тьму, и вдруг свет их померк — из-за края горизонта выскочило, будто мячик, подкинутый веселым ребенком, оранжевое солнце. С востока на запад ринулись длинные тени и вместе с ночными страхами у Сёмки исчезло и беспокойство. Ничего непоправимого не произошло — ведь он на самом деле ничего не украл. Просто ему позарез нужно было еще раз заглянуть в атлас. Но теперь-то он уж точно уверен, что не позже чем завтра окажется в Японии и найдет там то, что ему нужно.

Словоохотливый шофер, рассказывающий Сёмке какие-то бесконечные байки, вдруг заметил, что мальчишка его не слушает и думает о чем-то о своем, насупился и при подъезде к городу лишь обронил:

-Тебе куда?

-Мне? – очнулся Сёмка. – Ближе к аэропорту бы.

-До перекрестка довезу, — решил шофер, — а там пешкодралом километр тебе пройти, парень, придется. Неохота мне туда соваться, милиции уж больно много.

-Конечно, — улыбнулся Сёмка.

Грузовик быстро мчался по городу, поскольку движения еще практически не было. Шофер, как и обещал, затормозил у светофора. Сёмка выскочил наружу, не забыв крикнуть громкое и вполне искреннее «спасибо», хлопнул дверью машины и та, чадя и отхаркиваясь, двинулась дальше по своему маршруту.

Сёмка повертел головой. Вот ведь черт, он забыл спросить у шофера – в какую именно сторону от перекрестка ему нужно двигаться. Ну, а если подключить логику? Тогда задача оказывалась не такой уж трудной. Аэропорт находился явно не в той стороне, куда уехал грузовик — значит одно направление отпадало, и явно не там, откуда приехал, — значит, отпадало и второе направление. Третья дорога, судя по многоэтажным домам и широкой трассе, вела в центр города. Значит, оставался только четвертый вариант.

 

Аэропорт, несмотря на ранний час, тяжело ворочался в своем неприглядном здании с огромными, словно витрины, немытыми стеклами. Сёмка исподтишка поглядывая, не устроена ли уже на него здесь засада, шмыгнул внутрь.

Почти все пространство зала вылета и ожидания было заполнено тюками, чемоданами, рюкзаками и другой поклажей. Между этими живописными, как маленькие пирамиды Хеопса, грудами в самых разных позах лежали люди. Женщины, зябко подобрав ноги, жались к своим мешкам. Мужики, по чьим красным физиономиям можно было заключить, что они либо очень долго в последние дни работали на солнце, либо постоянно “принимали на грудь”, раскидывались как правило в свободном стиле. Дети, словно маленькие голодные щенята, тыкались туда и сюда в поисках уютного и теплого местечка. Пахло в здании аэропорта прогорклым сыром и с непривычки дышать здесь было трудно.

Но Сёмку мало волновали все эти детали. Ему нужно было взять билет до Москвы.

Он покрутился вокруг местного буфета, который по причине раннего времени был закрыт на большой ржавый амбарный замок, порыскал около вылинявших плакатов с требованиями летать только самолетами “Аэрофлота” и, не найдя никакого намека на расписание, решил пересечь зал по-диагонали и поискать в другом месте. Пройти через зал, однако, ему не удалось, поскольку он тут же увяз в болоте вещей и людских тел.

Сообразив, что двигаться надо исключительно вдоль стен, Сёмка вернулся на место и, обогнув модный автомат по продаже кока-колы, с какого-то перепугу очутившийся в этом заштатном местечке, наконец нашел то, что ему нужно. Однако, увы, электронное табло, на котором весело должны были выскакивать номера рейсов и самолетов, угрюмо, как шахтеры, уже год не получавшие зарплату, молчало. Ячейки электронного табло или были вовсе пусты, или содержали какую-то галиматью. Недоуменно пожав плечами, Сёмка двинулся дальше и заметил маленькую записку, приколотую в правом нижнем углу электронного табло. Там, хотя и с ошибкой, до пассажиров доводилось, что табло “не работаит” и содержалась “прозьба” обратиться в кассы.

На Сёмкино счастье касса была открыта, и Сёмка оказался в очереди первым. Как ни странно, никто не пытался его оттуда вытолкнуть, упирая на то, что “люди здесь стоят уже со вчерашнего вечера и подготовлены списки”, но и билетов продавать никто не торопился. Толстая тетка в форменной, обтягивающей ее до такой степени, что вот-вот, казалось, лопнет, рубашке, то заходила в кабинку, листала там календарь, то опять надолго выходила из нее, то снова вбегала с деловитым видом, чтобы тут же исчезнуть.

Сёмка переминался с ноги на ногу, пока какая-то сердобольная старушка не посоветовала ему присесть, потому что касса скоро не откроется. И в самом деле, прошло не менее получаса, пока тетка за стеклом наконец не решилась сесть на свое рабочее место и включить терминал.

-Мне один билет до Москвы, — протянул ей Сёмка паспорт брата, изъятый дома из шкафа.

-До Москвы? – презрительно вскинула на него тетка глаза, подкрашеные настолько тяжелой тушью, что казалось та вот-вот отвалится вместе с ресницами. – А ты знаешь сколько туда билет стоит?

-Ну, примерно, — пожал плечами Сёмка.

-С сегодняшнего дня, — отчеканила кассирша, — тарифы поднимаются.

Когда она назвала цифру, Сёмке стало не по себе. Нет, не потому что у него таких денег не было. У него были такие деньги, но теперь их останется впритык. Он же хотел на часть средств долететь до Москвы, часть из них поменять на валюту – должен же он как-то в Японии передвигаться и жить! Но делать было нечего. Домой возвращаться поздно. Ему оставался только один путь – вперед.

— Нет проблем, — стараясь говорить спокойно, достал Сёмка из кармана тяжелую пачку разномастных купюр, — считайте.

Кассирша, глубоко вздохнув, будто ее заставляли рубить дрова в полуденный зной, принялась что-то лениво выстукивать на клавиатуре.

Сёмка старался унять дрожь не ко времени затрясшейся правой коленки. А вдруг кассирша сейчас разглядит, что паспорт вовсе не его? А вдруг он потерял одну-две купюры и теперь денег на перелет не хватит?

Кассирша заставила его томиться минут пятнадцать. Наконец, небрежно пересчитав деньги и смахнув их в ящик стола, она процедила:

-На какое число?

-На сегодня… на ближайшее, — поправился Сёмка.

-Через два часа самолет будет. Летите?

-Да, да, конечно, — закивал Сёмка. – А побыстрее нельзя?

-Сейчас запрошу, — недовольно хмыкнула кассирша. – Да, есть еще места в транзитном, но только регистрацию нужно проходить прямо сейчас.

-Давайте, — обрадовался Сёмка.

В той безденежной ситуации, в которой он оказался, ему, чтобы не умереть с голоду, нужно было передвигаться очень быстро.

Забрав паспорт, билет и дохлую сдачу, Сёмка наклонился к окошечку с кассиршей и спросил:

-А посадка-то где?

-Там, — мотнула головой кассирша налево. – Следующий!Еще кто-нибудь билеты брать будет?

Но желающих брать билеты по повышенным тарифам не оказалось. Люди предпочитали сидеть здесь и ждать неизвестно чего – то ли амнистии к неожиданно поднявшимся ценам, то ли изменения политической ситуации в стране в целом.

Сёмка прошествовал на посадку в гордом одиночестве. Здесь его заставили свернуть в арку металлодетектора, потом спросили – есть ли у него багаж, и, подозрительно косясь на его пустые руки, пропустили в тамбур у летного поля.

Да, Сёмка Бадаев явно не был похож на сумасшедшего миллионера, путешествующего налегке лишь с кредитной карточкой «Visa Gold» в кармане. Но отличить его лицо от фотографии брата было практически невозможно и, к счастью для Сёмки, Шерлоков Холмсов и комиссаров Мегрэ среди проверяющих его документы работников аэропорта не нашлось. Тем не менее Сёмка нервничал, топтался в тамбуре, с тоской поглядывая на нахохлившихся, будто птицы, самолеты и грузчиков, словно зомби, перетаскивающих с места на место какой-то груз.

Чтобы как-то успокоиться Сёмка попытался вспомнить Брахмана и приемы, которыми он овладел с помощью монаха.

Подолгу разговаривая с Брахманом, Сёмка понял, что те чудеса, которые вытворяли китайские актеры, показывая жизнь Шао-Линя, лишь одна из немногих внешних сторон самосовершенствования монахов. Больше внимания тот же Брахман уделял вовсе не физическим упражнениям и не крутым приемам рукопашного боя. В первую очередь он учил самодисциплине, умению собраться, сосредоточиться и думать о главном. А главное в его представлении было приближение к Будде и постижение тех истин, которые тот изрекал. Сёмка, с молчаливого согласия деда, в последнее время часто хаживал в монастырь и беседовал с Брахманом. Да, ему тоже захотелось быть таким же умным, как Брахман, и однажды он спросил его – какие книги нужно прочитать, чтобы они могли общаться на равных. Брахман охотно пояснил, что для этого нужно освоить «Трипитаку» или «Канон трех корзин». В нее входят «Сутрапитака», в которой приведены диалоги между Буддой и другими людьми, «Виньяпитака» — в ней сосредоточены более двухсот двадцати пяти правил, которым должны подчиняться буддийские монахи и послушники и, наконец, «Абхидхармапитака» — еще девять работ на разную тему. Видя в глазах своего ученика неподдельный интерес, Брахман отвел мальчишку в монастырскую библиотеку.

Увы, очень скоро Сёмка почувствовал себя перед величием накопленной монахами мудрости малюсеньким муравьем на фоне знаменитого небоскреба «Эмпайр-Стэйт-Билдинг». Три «корзины знаний», как позже подсчитал Сёмка, выливались примерно в тысячу трудов, или сто томов, в каждом из которых было не меньше тысячи страниц. Осилить такую махину Сёмка, конечно же, не мог, тем более что далеко не все понимал из написанного. Больше всего ему понравилось разглядывать древний атлас тибетской медицины. Да-да, книгу нужно было именно смотреть. Рецепты многочисленных лекарств от еще более многочисленных болезней были нарисованы. Казалось, большой мудрый ребенок, высунув кончик языка, не один десяток лет изображал на шелке растения, животных, богов и «языком кисти» описывал те многочисленные условия, при которых то или иное растение можно было сорвать, как и в какие именно дни (а иногда даже и годы!) его готовить, и как и когда использовать. Сёмка рассматривал атлас просто как книгу с картинками до тех пор, пока не узнал, что дед серьезно болен. Дед все чаще шушукался с Брахманом и из обрывков разговоров — Сёмка не подслушивал — просто взрослые думали, что он занят разглядыванием рукописей — мальчик узнал, что Бадаев-старший просит после его смерти взять внука в монастырь и воспитать его. Сёмка несколько дней мучился неизвестностью. Потом, наблюдая как дед, ранее взбиравшийся на печку в один присест, теперь штурмует ее, будто альпинист, напрямик спросил:

— Дед, а чем ты болен, что помирать собрался?

Дед остановился, будто мальчишка, пойманный на месте преступления, нехотя вернулся на лавку, прищурил и без того узкие глаза. Из того что он рассказал, Сёмка понял лишь одно – болезнь неизлечима, и конец неизбежен.

— Жаль вот только, — пробормотал дед, — что ты у меня не подрос, школу не закончил. Ну да Брахман за тобой присмотрит. А хочешь, мать тебя заберет. Только вряд ли ты пожелаешь, чтобы у тебя был другой отец. В общем, думай, Сёмка. И не переживай. Чему быть, того не миновать.

Однако Бадаев-младший вовсе не был согласен с этой пословицей. На следующий же день он помчался к школьной медсестре и стал интересоваться подробностями болезни, о которой он узнал от деда. Та вначале впала в тихую панику, решив, что симптомы, о которых рассказывал Сёмка, на самом деле преследуют его самого. Когда же выяснилось, что он интересуется этим «просто для общего развития», медсестра выгнала его из кабинета. Пришлось Сёмке за новыми сведениями идти в городскую больницу, а когда и врачи стали мямлить ему нечто трудно понятное, Сёмка пошел в библиотеку. Там, продравшись через не один десяток медицинских терминов, он понял, что болезнь действительно неизлечима. В смятенном состоянии духа он двинулся к Брахману и спросил напрямик – правда ли, что Брахман является бодхисатвой, то есть просветленным, приближенным к Будде, и нельзя ли в связи с этим испросить у Будды здоровья для его деда. Брахман не усмехнулся такой наивности. Он свято верил в то, что знания и возможность прикосновения к великим древним тайнам могут совершать настоящие чудеса, но лично он творить их еще не мог.

-Неужели от этой болезни нет никакого лекарства? — недоумевал Сёмка. — Ведь не только дед ею болеет.

-Почему же нет? – удивился Брахман. – Лекарство было, но теперь, к сожалению, его нельзя изготовить. Одна из его составляющих на Земле больше не произрастает.

И он показал мальчику то самое место в тибетском атласе, которое Сёмка позже рассматривал сотни раз. Да, основные ингредиенты для приготовления лекарства экзотичными не были — настойка на травах, сок чеснока, измельченный корень женьшеня… Но главный компонент – трава, которую Брахман именовал как «рубарб», оставался загадкой и для Сёмки, и для самого монаха. Последний высказал несколько предположений — чем именно мог когда-то быть легендарный рубарб — и назвал несколько латинских имен. Сёмка все аккуратно записал в блокнот и занялся исследовательской деятельностью.

Брахман говорил, что старые монахи, с которыми он встречался в тибетских шринках и в индийских даргхах рассказывали, что трава рубарб действительно когда-то в изобилии произрастала во многих частях света, но потом, будто оскорбившись на людей, не подчиняющихся заветам ни одного бога, скрылась с лица земли. По крохам собирая сведения о рубарбе, Сёмка сделал вывод, что речь скорее всего идет об ифедре, по-латыни называющейся «гимнасен». Растение это, судя по описанию в ботанических энциклопедиях, представляло из себя то ли траву, то ли кустарник или карликовые деревья, в чем-то похожие на виноградные лозы. А вообще ученые часто обзывали его паразитом, поскольку оно подобно вьюну обвивалось вокруг других растений и душило их. Произрастала ифедра в холодных регионах западной и восточной Европы. По крайней мере о ней упоминали Платон и Геродот.

Некоторые ботаники считали, что известная «критская трава», которая еще в дни осады Трои затягивала раны воинов с потрясающей скоростью, являлась какой-то генетической родственницей травы рубарб. Упоминания о рубарбе были обнаружены и в культуре майя и тольтеков в Южной Америке. Древние ученые Китая описывали, что трава эта должна находиться в Гималаях и лучше всего собирать ее либо в районе Афганистана, либо Непала или Тибета на высоте от двух с половиной до пяти километров. Носила она и другое китайское название «махуанг» — древние целители использовали ее, как незаменимое средство от различных лихорадок. Рубарб был найден в пустыне Намибия на юго-западе Африки, но это были всего лишь отпечатки его листьев на кусках угля. Рубарб оставил множество следов, как в письменных источниках, так и в геологических наслоениях. Но увы, самого растения ботаники, как ни бились, увидеть не могли со времен Средневековья. После многочисленных неудачных экспедиций спонсоры, или как раньше они назывались – меценаты, оставили попытки обнаружить растение, решив, что данный вид, к сожалению, выродился.

Однако, в отличие от ученых Сёмка откопал один факт, о котором они знать не могли – в атласе тибетской медицины упоминалась страна, где произрастает рубарб, и страну эту, после краткого совещания с Брахманом, Сёмка определил, как Японию. Однако, из-за того, что и атлас сохранился в единственном экземпляре, и доступ к нему был строго ограничен, и не все его страницы-свитки монахи дали сфотографировать, ни один ботаник еще не пытался найти рубарб в Стране Восходящего Солнца. «А вдруг… а вдруг, — подумал Сёмка, — это удастся мне». Нет, не о славе он мечтал, и не о какой-нибудь там Нобелевской премии. В первую очередь ему нужно было спасти деда, потому что Сёмка был уверен – крепкий организм старика позволит еще долгие годы не только бросать на землю молодых борцов, но и ездить на охоту с беркутом, стрелять из лука, ловить рыбу и неторопливо, под мерное тиканье их домашних ходиков, пить с Сёмкой чай, рассуждая о вечных философских вопросах.

Увы, поделиться своим потрясающим открытием Сёмке было не с кем. Дед с трудом понимал, о чем толкует внук, а когда Бадаев-младший пришел однажды в монастырь, чтобы рассказать все Брахману, того в келье не оказалось. Монахи, делая большие глаза и понижая голос до шепота, сообщили, что Брахман неожиданно впал в самадхи – состояние, которое буддийские авторы описывали как «не сон, не явь, не жизнь и не смерть». Десятый день Брахман без пищи и еды сидел оберегаемый монахами в темной пещере. Сколько он будет пребывать в медитации и вернется ли из путешествия через Семь Хрустальных Небес, никто из монахов сказать Сёмке не мог. Для Сёмки это было ударом. Получалось, что на битву со Смертью он должен был выходить один на один.

 

 

Западное побережье США. Силиконовая Долина

 

Дипломированный врач Майкл Кейдж ездил к самому богатому клиенту Биллу Хейтсу с большой неохотой. Во-первых, потому, что капиталы Билла позволяли пациенту привередничать и капризничать даже с таким светилом медицины, каким себя считал сам Майкл. Во-вторых, клиент постоянно (будто не доверял своему личному врачу!) устраивал сторонние консилиумы с тем, чтобы выяснить, правильный ли диагноз ему поставили или нет. Впрочем, самый богатый человек планеты — если верить журналу «Форбс», мог покапризничать. И он себе это позволял — иногда даже с лихвой. Правда, до того самого момента… Да, до того самого момента, когда очередные ежедневные анализы показали, что супермиллиардер болен гораздо более серьезной болезнью чем расстройство желудка и банальный осенний насморк. После проверки и перепроверки диагнозов, после консультаций у всех корифеев медицины Америки, Европы, Австралии и даже Японии стало ясно, что никакие деньги Билла уже не спасут. Конечно, ему преподносили истину в наиболее закамуфлированной форме, но отточенные в многочисленных финансовых баталиях мозги Билла работали гораздо быстрее, чем даже операционные системы для компьютеров, на которых он, собственно, и сделал состояние. Билл догадался, что ему подписали приговор.

Вначале такое положение дел его просто взбесило. Почему ему, человеку, который свободно может купить несколько государств вместе с их государственными долгами, не могут оказать медицинской помощи? Майклу пришлось не один день объяснять Биллу, что не все еще на планете подвластно человеку, особенно многочисленные болезни, которые им овладевают. Билл вначале ему не поверил, метался от одного светила к другому, но вскоре понял, что те, кто его обнадеживал, были в первую очередь шарлатанами, а только во вторую – врачами.

Сегодня опять на обследование призвали Майкла и, видит Бог, он бы сейчас с удовольствием отказался от весьма внушительного гонорара, лишь бы не общаться с Биллом. Аккуратно компенсируя на поворотах инерцию своего тяжелого, по сравнению с пластмассовыми мыльницами-легковушками японского производства, «Форда», Майкл подъезжал к элитному району Силиконовой Долины. Именно здесь, выкупив за немерянные деньги немыслимое количество акров калифорнийской земли и расположил Билл Хейтс одно из своих поместий. Майкл Кейдж знал, что еще за полкилометра до ворот с коваными решетками в викторианском стиле, многочисленные «электронные друзья», как называл их сам Билл Хейтс, просканируют его машину, просмотрят насквозь и сам агрегат, и его владельца. Только в самом начале своей практики он удивлялся – откуда охранники у въезда в поместье всегда знали, кто и на чем к ним приехал. Потом же догадался в чем дело. С Билла станется — может быть он безопасность своей персоны осуществляет и с подключением какого-нибудь тайного коммерческого спутника. Впрочем, теперь Биллу не помогут даже спутники…

Вздохнув, Майкл выключил радио, наяривавшее до того веселое кантри – не следует сердить клиента, вдруг кто-то из технарей доложит, что пока жизнь Хозяина висит на волоске, его врач слушает по радио лихие шлягеры.

Как только Кейдж свернул с федерального шоссе на гораздо более ухоженную дорогу, со свежей разметкой для двухрядного движения, охрана у ворот пришла в движение. Двое парней в ярко-синих комбинезонах выдвинулись вперед, остальные внимательно наблюдали за происходящим. Сколько ни приезжал сюда Майкл, охранники никогда не позволяли себе шутить, курить или хотя бы потягивать кока-колу. Иногда у него мелькала дикая мысль, что это вовсе не живые люди, а детища, рожденные в лабораториях Хейтса – эдакие полулюди. Но кем бы они ни были, работу знали четко. Они проверили отпечаток большого пальца левой руки Кейджа, сверили с эталоном рисунок радужной оболочки глаза, не забыли взглянуть и на водительское удостоверение, и на номер машины. «Джеймсбондовщина какая-то», — шипел сквозь зубы Майкл, въезжая в поместье.

Из-за того, что он нервничал, он все сильнее давил на газ. Впрочем, оно того стоило – до основного дворца, где проживал сам Билл, пилить нужно было еще километров пять.

Островки дикой природы, раскинувшиеся вдоль шоссе несколько успокоили Майкла, и он было уже принялся насвистывать тот самый мотивчик, который передавали по радио, но заметив в кустах холодный блеск глазка видеокамеры тут же нацепил на себя скорбную маску доктора, озабоченного плачевным состоянием пациента. При подъезде к дворцу (а иначе этот четырехуровневый дом, многие закоулки которого неоднократно бывавшему здесь Майклу были незнакомы), шоссе кончилось, и по днищу машины застучали камешки. Биллу нравилось подъезжать к дому не по шоссейной, а по усыпанной мелким щебнем дороге. Может быть это напоминало ему о детстве, проведенном в деревне. Лично Майклу это не нравилось – всегда была опасность, что какой-нибудь камешек саданет не туда куда надо, и тогда снова оплачивай счета из автосервиса.

Майкл притормозил у огромной, как ворота, дубовой двери. Спортивного вида парень тут же подскочил к машине и терпеливо ждал, пока кряхтящий Майкл выволочется из автомобиля сам и достанет свой кожаный кейс. Слуга, облаченный в красно-синюю ливрею, отделанную настоящими золотым галунами, нажал нужную кнопку на маленьком пульте, спрятавшемся в его ладони, и огромная дверь легко отворилась, приглашая доктора шагнуть из горячего калифорнийского лета в холодную темень дворца Билла Хейтса. Какой-то докторишка напел миллиардеру, что при прохладной температуре замедляется деятельность всех микроорганизмов, в том числе и вредных для человека, и с тех пор Билл мучал своих домашних, слуг и в первую очередь самого себя невыносимым холодом. Огромные промышленные кондиционеры нагоняли во дворец такую температуру, что здесь впору было ходить в лисьей шубе, в рукавицах и русском треухе.

Юркий и энергичный лакей – а персонал другого типа Билл терпеть не мог – повел Майкла по широченной мраморной лестнице, вдоль которой струились водопады воды. «И как это тут вода до сих пор не замерзла?» — ухмыльнулся про себя доктор, с трудом поспевая за шустрым слугой. Загнав гостя до одышки, лакей, наконец, пошел медленней. Утопая в ковре, как в сугробе, чуть не по колено, за ним покорно тащился Майкл, раскрасневшийся от непривычных физических упражнений. У двери библиотеки лакей остановился, почтительно отворил и бесшумно закрыл за вошедшим внутрь доктором дверь.

Библиотекой назвать эту комнату можно было разве что условно. Хотя здесь вдоль стен и стояли рядами книги в шикарных кожаных переплетах с позолотой и серебром, собственно, книгами они не являлись. Билл терпеть не мог шелест страниц, пыль, которую собирали печатные издания и поэтому все полиграфические издания он именовал макулатурой и дома не держал. Зато в каждом футляре, замаскированном под книгу, можно было найти CD-ROM, на которых Билл и хранил нужную или интересную ему информацию.

Если в коридоре Майклу удавалось хоть как-то сопротивляться холоду, то сейчас его начал бить озноб. В библиотеке было так холодно, что казалось, изо рта вот-вот пойдет пар.

— А, господин Кейдж, — проскрежетал Билл.

Майкл завертел головой и наконец увидел в полумраке хозяина библиотеки, который сидел к нему спиной, по уши утонувши в кресле. Майкл, напрягая глаза от непривычного освещения, чуть не на ощупь, боясь опрокинуть на пол какую-нибудь жутко дорогую вазу китайской династии Мин, пробрался к пациенту. Билл, подслеповато щурясь сквозь толстые линзы очков, мучил свой любимый ноутбук, наблюдая за ситуацией на фондовых рынках через «Интернет». Зачем ему на пороге смерти к многочисленным миллиардам долларов нужно было добавлять еще несколько миллионов, Майкл в толк взять не мог. Но видимо такова уж суть богатых людей – чем богаче они становятся, тем беднее себя считают.

— Чем порадуете, господин Кейдж? – бросил поверх очков взгляд на доктора миллиардер.

Порадовать Майклу Хейтса было нечем. Очередные анализы показывали, что болезнь, несмотря на принятые меры, а меры были приняты все, какие только было возможно, ничего хорошего больному не обещали.

-Ладно, можете не излагать, — с сожалением отложил в сторону ноутбук Билл Хейтс, — сегодня я вызвал Вас, как это ни странно, совсем по другому поводу. Скажите, что Вы знаете об атласе тибетской медицины?

-Э-э-э… я… м-м-м…как бы не совсем… — пытался с ходу что-то придумать Майкл, поскольку еще с университетских времен презрительно относился даже к таким отвоевавшим себе место в современной медицине явлениям, как лечение иглоукалыванием и другим, как их называл Майкл, «восточным штучкам».

-Знаю-знаю, — отмахнулся от него Хейтс. — Запад так далеко убежал от Востока, что впору нам теперь его догонять.

Кейдж ничего не понял – Билл иногда выражался слишком мудрено.

— Присядьте и послушайте, — неожиданно мягко обратился миллиардер к своему врачу.

Он вновь потянулся к ноутбуку, вложил в дисковод CD-ROM.

-«Бстангир», — благоговейно сказал он, когда на экране побежали непонятные для Майкла символы. – Второе по значению великое собрание священных буддийских текстов. Двести двадцать пять томов. Двести двадцать пять томов, уважаемый господин Кейдж, наполненных мудростью. Конечно, в основном они посвящены канонам буддизма и комментариям к словам самого Будды. Пропустим, — несколько раз ударил он по клавише ввода, — части, касающиеся логики, астрологии, жития святых, и остановимся на делах близких нам с Вами, медицинских. Так вот, в книгах «Бстангира» упоминается один немаловажный для нас персонаж. Зовут его Бхайсайя-гуру. Это святой. Великий святой, называемый иногда голубокожим Буддой. По преданию, родился он сам из себя в незапамытные времена. Тибетцы называли его Сман-бла-ргял-по, китайцы – Яшифо, японцы – Якуши-ниораи. А нам он интересен одной своей особенностью. Во всех странах, где его почитали, считалось, что достаточно произнести его тайное имя, и любой больной тут же излечится. Увы, тайные имена Бхайсайя-гуру утеряны. Однако, известно, что мистическая сила святого имела и свой, как бы это назвать, — нахмурился Гейтс, — эквивалент, да, свой химический эквивалент, зафиксированный в атласе тибетской медицины. Когда-то этих атласов было несколько. Но, увы, история не щадит мудрости. Великая книга осталась только одна. Угадайте, где она сейчас находится?

-У вас, — выдохнул Майкл Кейдж, уже давно поверивший в сверхмогущество этого маленького тщедушного человечка, кутающегося в плед.

-Мыслите вы правильно, — кивнул Билл Хейтс, — но пока эта книга, в которой, как я верю, можно разыскать рецепт лечения моего недуга, — тут Билл Хейтс сделал паузу, о чем-то размышляя, — да, пожалуй, это мой последний шанс. Я просто обязан им воспользоваться. Так вот, атлас тибетской медицины существует на свете всего в одном-единственном экземпляре и хранится он в библиотеке буддийского монастыря около русского города Улан-Удэ. И нам придется его оттуда выкрасть. Я обнаружил, что копии тибетского атласа, которые можно купить в виде книги – неполны. Монахи скрывают часть свитков. Вы понимаете?

Майкл от изумления чуть не присвистнул. Во-первых, оттого, что услышал от Билла такие слова. Нет, конечно, Билл не был институткой в беленьком накрахмаленном платьице с совестью чистой, как у новорожденного ягненка. Ему не раз приходилось вгрызаться в горло конкурентам, отвоевывать рынки сбыта и санкционировать так называемые «особые операции», после которых многие люди лишались работы, а кое-кто, вероятно, и жизни. Но ни один серьезный бизнесмен не скажет такого вслух. Надо же, украсть уникальную реликвию! Да еще которая хранится в храме. И плюс к тому – в России. Правда, теперь, с падением железного занавеса, Майкл был уверен, что в России можно купить все, включая Кремль с колокольней Ивана Великого и Царь-пушкой. Дело было только в количестве денег. А денег у Билла хватало.

-Нет-нет, — нахмурился Билл, по прежнему листая текст в своем ноутбуке. Майкла Кейджа всегда поражала эта особенность миллиардера. Казалось, иногда он читает чужие мысли, — купить тибетский атлас не удастся. Дело в том, что такой… ммм… приказ может отдать только Верховный Далай-Лама, да и то я сомневаюсь, что местные монахи не осмелятся ему противиться. Власти же мирские тут бессильны. Но я нашел выход. Поскольку тибетский атлас медицины является еще и сокровищем культуры, — при последнем слове губы Билла презрительно искривились, — мы должны явить его народу. Американскому народу, я имею в виду. Мы устроим грандиозную выставку, которая проедет по всем американским штатам,причем на выставке будет один-единственный экспонат. Этот самый атлас.

-Да, но кто устроит такую выставку? — развел руками Майкл.

-Неужели непонятно, — сварливо зачастил Билл. – Я, конечно же, я. Поскольку тибетский атлас бесценен, мы организуем его страховку, думаю… думаю, миллионов десять долларов. Еще два-три миллиона уйдет на оплату услуг дацана, который им владеет. Думаю, монахам всегда нужны деньги на ремонт монастырских зданий.

-Да-да, это разумно, — пробормотал Майкл.

-Я думаю! – презрительно фыркнул Билл Хейтс. – Как только атлас попадет в Америку, Вы, мой уважаемый доктор, вместе со мной сможете детально с ним ознакомиться. Я подготовил целую группу специалистов-востоковедов, а двое моих представителей из русской и украинской диаспоры уже находятся в Улан-Удэ. Так что не спешите меня хоронить, господин Кейдж, — пристально посмотрел пациент на доктора. — Я еще живой, очень даже живой…

 

 

Россия. Москва

 

— Зеро, восемь на черное, — небрежно бросил фишки на зеленое сукно Александр Аркадьевич Купцов.

Господина Купцова в казино «Пале Рояль» знали, но не любили. Конечно, все девушки по производственной необходимости лучезарно улыбались ему. Все крупье приветливо кивали, а бармены делали вид, что с большой охотой наливают Купцову пятнадцатый бесплатный аперитив. Купцов проигрывал в казино много, очень много своих шальных денег, а потому относился к той категории клиентов, которых с недавнего времени стали именовать «ВИПами», от английского «Very Important Person».

Сейчас вип развалился в широком, специально закупленном для него дубовом кресле, поскольку хилые стулья и легкая современная мебель его тушу не держали, и все бросал фишки на стол. Его круглое, лоснящееся от нездорового азарта лицо то и дело оживало мелкими нервными тиками с левой стороны лица — в уголке губ и глаза. Серые, будто старые, заветренные доски, шероховатые глаза бегали по кругу вслед за шариком, мечущимся в воронке рулетки. Когда крупье объявил, что игрок просадил очередную штуку баксов, Купцов даже не удивился. В последнее время не везло ему тотально. Не везло настолько, что ему давно пора было прекратить посещение мест типа «Пале Рояль». Денег от его бывших миллионов оставалось, что называется, «кот наплакал». Но Купцов прекрасно понимал, что как только его жирную тушу перестанут видеть в самых дорогих ресторанах, варьете и казино, поползет слушок о том, что с капиталами у Купцова не все в порядке. Пока ему удавалось занимать и перезанимать крупные суммы. И, не дай Бог, кредиторы начнут что-то подозревать. А потом, глядишь, копнут поглубже и выяснят все о том злополучном контракте, куда он вбухал почти все свои деньги и на котором все потерял по милости одного ловкого малого, которого он держал за мелкого афериста.

Мелкий аферист, однако, отхватил от жирного состояния Купцова весьма солидный куш, после которого сам миллионщик сначала пустился в загул, а потом, перебрав свои многочисленные кредитные карточки, понял, что еще немного и ему придется самому работать.

Освободившись от фишек, Купцов потянулся рукой, чтобы почесать лысину под париком, но тут же себя одернул. Еще не хватало! Чтобы все эти шавки, сидящие вокруг и преданно смотрящие ему в кошелек, узнали, что он весьма лысоват. Тем не менее, лысина отчаянно зудела, и Купцов хотел было под предлогом отлучиться в туалет, как у него в кармане, наяривая бравурную мелодию «Джон Браун пал на поле боя», запиликал сотовый телефон.

Купцов покрылся испариной. Это был важный, весьма важный звонок. Дело в том, что этот номер он купил недавно — специально для переговоров с двумя своими новыми агентами. Один из них – Красавин, он же Крыса – был весьма известным в узких кругах программистом, второй – Усольцев – раздобревший уголовник по кличке Сало, был незаменим при решении весьма щекотливых вопросов, связанных, как выражался сам Купцов, с «давлением на психику». Многие, правда, после знакомства с методом давления на психику Усольцева, попадали в травмопункт, но Купцову нравилась именно такая формулировочка его работы.

Купцов, торопясь так, что чуть не сломал ноготь, откинул крышечку телефона.

— Крыса, это ты?

Программист Красавин на той стороне провода даже поморщился – ну почему эти новые русские такие тупые? Неужели Купцов думает, что если он станет крыть своих подчиненных по матери и награждать обидными прозвищами, они будут работать лучше? Но тем не менее виду не подал, хотя и расстилаться перед нанимателем туркменским ковром не стал.

-Мы на месте, — кратко отрапортовал он. – Правда, вышла одна заминка.

-Какая заминка? – отходя в сторону от игорного стола стал выспрашивать Купцов. – Что там у вас происходит?

-Американцы зашевелились, — по привычке в сжатой форме стал излагать Красавин.

-Почему? – испугался Купцов. – Что произошло?

-Похоже, наш объект уже украли.

-Как украли?! – изумился Купцов, хватаясь за сердце. – Как украли? Ведь мы же должны были его украсть!

-Между прочим, мы по сотовому разговариваем, — холодно остановил его Красавин. – А я вас предупреждал, что все телефонные разговоры по сотовым телефонам записываются.

-Да, да, конечно, – смешался Купцов. – Разве товар уже застраховали?

-В том-то и дело, что нет, — хмыкнул Красавин. – Тем не менее товар сделал ноги.

-Клиент серьезный? – визгливо осведомился Купцов, у которого стали сдавать нервы.

-Клиент абсолютно несерьезный. Какой-то пацан пробрался в дацан и…

-Что вы мне голову морочите? – взвился Купцов. – Какой пацан?! Какой дацан?! Я же вам заплатил вперед. Мне нужен атлас!

Со злобой захлопнув крышку телефона, Купцов сжал своей пухлой ручищей маленький аппарат. Он бы сейчас с удовольствием засветил им в одно из огромных зеркал, но увы, так срывать злобу теперь он себе позволить не мог.

Надо успокоиться, во что бы то ни стало успокоиться. Атлас тибетской медицины – это последний шанс остаться на плаву. Остаться на плаву среди себе подобных. Купцов давным-давно перестал отождествлять себя с теми людьми, которые ездят в метро и живут на зарплату. Да-да, он – элита, он – один из Них. Он не позволит никому вышвырнуть его с высот финансовых пирамид. В конце-концов он все это заработал. (То, что Саша Купцов заработал свои капиталы банальной спекуляцией, сам он, конечно, давно позабыл, и в данный момент считал себя ужасно обиженным обществом).

Другой бы на месте Александра Аркадьевича после того краха, который он потерпел, опустил бы руки. Но Купцов с детства был пронырливым малым и привычка выгадывать, хапать, воровать стала его второй натурой. Поэтому как только он узнал от своей бывшей однокурсницы (та работала в переводческом бюро у самого Билла Хейтса и приехала в Москву на несколько дней навестить мать), что знаменитый миллиардер интересуется каким-то там атласом тибетской медицины и организует выставку с участием этого сокровища на территории США, а страховой взнос будет составлять аж десять миллионов долларов, в голове у него тут же сверкнула идея о том, где разжиться деньгами. Да вот же они, деньги! Нужно всего лишь дождаться, когда агенты Билла Хейтса возьмут под свою опеку атлас и выкрасть его. Выкрасть или отбить с боем – какая, собственно говоря, разница. Главное, чтобы миллиардер, дабы спасти свою репутацию, объявил о награде за находку, а иного варианта и быть не могло. И вот тогда появится он, Александр Аркадьевич Купцов – простой русский миллионер, который на свои деньги наймет частного детектива, и тот с блеском раскроет преступление. Награда найдет героя. И, думается, что в долларах она потянет миллионов на двадцать. Деловая репутация американского миллиардера, наверное, таких денег стоит.

 

 

Россия. Улан-Удэ – Москва

 

Когда самолет оторвался от взлетно-посадочной полосы и, буравя плотные слоистые облака, набрал нужную для полета высоту, Сёмка несколько успокоился. Вначале, правда, у него кружилась голова. Ощущать под ногами жуткую высоту было неприятно. Однако, когда земля скрылась, и в иллюминатор стали видны только белые, пушистые, как новорожденные котята, облака, Сёмка пришел в себя. Противное давление на барабанные перепонки отступило, Сёмка несколько раз сглотнул слюну и поздравил себя с удачным началом авантюры. Невнимательно прослушав сообщение стюардессы, он от скуки порылся в резиновой сетке, притороченной к переднему креслу, вынул оттуда плотный пакет из крафтовой бумаги, рекламный журнальчик, восхваляющий прелести самолетов «Аэрофлота» и заскучал. Через полчаса его неодолимо стало клонить в сон. Сказывалось, что ночь он провел не в своей постели, а скакал, как заправский ниндзя, по крышам и заборам…

Сёмка оживился, когда почуял запах жареной курицы. Оказалось, что голод донимает его ничуть не меньше, чем сонливость. Заметив, что стюардессы, вкатив за собой в проходы между креслами большие жестяные контейнеры, стали доставать из них порционные блюда, Сёмка приободрился. Уж что-что, а перекусить (и перекусить крепко!) ему не мешало. Денег у него оставалось в обрез. Сёмка же был наслышан о том, что цены в Москве ого-го какие, и сильно отличаются от цен в его родном поселке в сторону увеличения, разумеется.

Обглодав несчастного, замученного еще при жизни цыпленка с жадностью изголодавшегося волчищи, Сёмка тонким слоем размазал масло по прилагавшемуся куску черного хлеба и не постеснялся попросить добавки. Высокомерная стюардесса заявила, что «добавка» полагается только к соку или к чаю — в виде кипятка. Сёмка не возражал ни против первого, ни против второго.

Увидев, что настойчивый мальчишка получил к своему аэрофлотовскому обеду бонус, и другие пассажиры наперебой стали просить стюардессу подлить им сочка. В салоне раздался шум, люди стали отпускать шуточки, кто-то засмеялся, некоторые стали оборачиваться, чтобы взглянуть на смелого парнишку. Сёмка пожалел, что привлек к себе так много внимания, которое, впрочем, ему несколько льстило.

Наконец, мерное убаюкивающее подвывание двигателей оказало свое действие, и салон снова принялся клевать носом.

Сёмка, привалившись к иллюминатору потным лбом (поскольку снять пальто и запихнуть его в шкафчик наверху он не догадался), крепко заснул. Он проспал и сообщение о том, что лайнер приближается к аэропорту «Внуково» и о том, какая температура за бортом, и о том, куда следует обращаться транзитным пассажирам. Сёмка, кстати, и был тем самым транзитным пассажиром, но, увы, никаких билетов и средств, чтобы ехать дальше на перекладных в Страну Восходящего Солнца, у него не было и в помине…

Вместе с толпой пассажиров, Сёмка вытолкнулся в тамбур, кивнул на не слишком приветливое «до свидания» стюардессы и по трапу сошел в холодную слякотную московскую весну.

Вначале он удивился, что пассажиры, стекающие с трапа, вроде бы никуда и не собираются идти. Но потом заметил, что от здания аэропорта отвалил автобус и вскоре притормозил рядом с толпой. Сёмка пожалел, что транспорт был подан так быстро. Ему надо было как следует осмотреться – как и что происходит в аэропортах. Поэтому, пока автобус несся по летному полю, он, в отличие от других пассажиров, устало уставившихся в одну точку, вертел головой направо и налево.

Он заметил и место, где в отстое стояли самолеты, и выходы на взлетно-посадочную полосу, отороченные сияющими лампочками, и вышки с антеннами, и снующие туда-сюда кары, и входы в грузовой ангар, и радиомаяки. О назначении некоторых сооружений Сёмка догадывался, другие оставались для него загадкой.

Автобус выкинул порцию людей и поехал за следующей.

Сёмка вместе с потоком пассажиров протиснулся в узкую стеклянную дверь и прошел вдоль шеренги людей, встречающих своих родных, близких или просто знакомых. То и дело кругом раздавались радостные крики, звонкое чмоканье, гулкие звуки похлопывания по спине.

Сёмку никто не встречал, да и не мог встречать в этом городе. Он был тут абсолютно чужим. Он помнил, что в средствах ограничен, и что голод – не тетка.

Выбравшись в зал, он тихонько про себя присвистнул. Да, здешний аэропорт резко контрастировал с тем, из которого он улетал. Габариты были не те. Здание выше, людей куда как больше и, к счастью для него, для Сёмки, кругом полно всяких справочных материалов. Работало табло, на котором выщелкивались все новые и новые номера отбывающих и прибывающих рейсов, висели плакаты с расписанием движения авиалайнеров, и Сёмка, экономя время, принялся изучать все это хозяйство. Он рассчитывал, что здесь, возможно, он найдет информацию по аэропорту «Шереметьево». Но увы, все, что он пока обнаружил, касалось только «Внуково». А из «Внуково», насколько он знал, самолеты в Японию не летали.

Потолкавшись в толпе, мальчишка заметил окошечко «Информация». Сёмка, со скучающим видом, остановился рядом, облокотился о стену и принялся наблюдать.

К девушке в «информационном окошке» стояла небольшая очередь. Пассажиры, как правило, задавали вопросы одного и того же рода – когда такой-то самолет и откуда улетит, когда прилетит и почему задержали тот или иной рейс.

Выяснив, что справки здесь бесплатные, Сёмка пристроился в хвост очереди и вскоре, наклонившись к окошечку, поскольку привык видеть своего собеседника, стал выспрашивать как ему попасть в аэропорт «Шереметьево».

— Из здания вокзала направо — остановка автобусов и такси, — не глядя на него отчеканила девушка.

Сёмка, приоткрыв рот, будто золотая рыба, которая расчитывала неторопливо поговорить на берегу с дедушкой и которую вдруг обломила немногословная наглая девица со спиннингом, захлопал губами.

Но его тут же бесцеремонно подтолкнул в спину мужчина, который, судя по суетливым выражениям и беспрестанным взглядам на левое запястье, где висели часы, явно торопился.

-Ну, парень, ты закончил или как?

-Да, — промямлил Сёмка и отошел от справочной.

Вообще-то, Сёмка предполагал, что до «Шереметьево» нужно добираться через Москву. Постояв и посоображав полминуты, он догадался, что для удобства транзитных пассажиров и пущены спецавтобусы, которые идут прямиком из аэропорта в аэропорт, минуя столицу. Конечно, Сёмке хотелось посмотреть на Москву. Но сейчас он решил не терять денег и времени. Будь что будет – доберется он до Японии, а потом на обратном пути посетит и столицу.

Разработав для себя новый план действий, Сёмка решительно зашагал на улицу. Там он углядел несколько вывесок. Такси было ему явно не по карману, а вот там, где кучковались люди и стояли два «Икаруса», он принялся изучать надписи на табло внимательно. Все точно, как он и предполагал! Вот остановка автобусов, которые едут в «Домодедово», вот – в «Быково», а вот и «Шереметьево-1». А рядом почему-то «Шереметьево-2». Сёмка озадаченно нахмурился. В его агентурных даных никакого «Шереметьево-2» не значилось. Откуда взялся этот аэропорт? Недоумевая, он пристроился к очереди, которая медленно двигалась, втискивая свои баулы в багажный отдел, а тела – в салон потрепанного «Икаруса».

-Скажите, — наконец осмелился он задать вопрос полной женщине в белом брючном костюме. К ней он обратился именно потому, что инстинктивно полагал, что полные люди более отзывчивые и не такие злые как худые, — а почему этот автобус идет в «Шереметьево-1», а там есть еще и «Шереметьево-2»? А какой из них международный?

-Оба, — пожала плечами дама. – А тебе в какой нужно? Ну, куда ты улетаешь?

Сёмка прикусил язык. Сказать, что он улетает в Японию? Да, дополнительную информацию так получить можно, но можно и влететь. А как эта дама тоже направляется в Токио – начнет задавать наводящие вопросы, тут-то он и попался.

-Нет, я не улетаю, я встречаю. Самолет из Берлина.

-Ах, из Берлина, — процедила дама, обнаруживая глубокое знание особенностей международных перелетов. – Так его могут посадить где угодно – хоть в первом, хоть во втором. Езжай пока вовторой, а там справки наведешь.

Цены на автобусный билет Сёмку неприятно поразили. Он-то, наивный, надеялся сохранить хоть какие-то деньги и поменять их в Москве на валюту — ведь придется же ему как-то передвигаться и в Японии. Но делать было нечего. Не слезать же сейчас с подножки автобуса, расталкивая сгуртовавшихся за ним пассажиров. Да и потом неизвестно, будет ли дешевле добираться через Москву.

Сёмка отдал деньги, уселся на свое место (к счастью, не рядом с дамой в белом брючном костюме!) и принялся снова изучать окрестности. Впрочем, не стоит торопиться с запоминанием деталей, – одернул он себя, — в «Шереметьево» может быть все совсем-совсем по-другому.

Очень скоро автобус, слизнув пассажиров с остановки, отчалил и, потыркавшись в нескольких заторах, выбрался наконец на довольно пустынное, по московским понятиям, шоссе. Набрав скорость, автобус мчался, как на пожар. Наверное, водитель или на обед торопился или хотел побыстрее смотаться туда-обратно, выгадать за день лишний рейс. Как бы то ни было, быстрые передвижения сейчас были Сёмке на руку.

Поерзав в кресле, Сёмка довольно уютно устроился. Потом нашарил нужную кнопку и заставил кресло принять удобное для себя положение.

Мимо мелькали то серые убогие деревеньки, так похожие на его поселок, то вдруг вырастали сказочными дворцами дачи и виллы новых русских. И Сеньке казалось, что более чудовищного монстра, чем тот, который пролетает сейчас мимо, уже и придумать трудно, как вдруг за очередной деревенькой с колодцами, журавлями и покосившимися телефонными столбами выныривала очередная громадина, раскинувшая чуть не до горизонта свои уродливые кирпичные бастионы, украшенные, словно не без помощи художника-авангардиста, спутниковыми антеннами, трубами местных котельных и какими-то прибабахами, назначение которых для Сёмки осталось тайной.

Наудивлявшись вволю, он заметил, что на пути стало попадаться много рекламных плакатов. «Это неспроста, — сообразил Сёмка. — Значит, «Шереметьево» рядом». И точно – проскочив какой-то торгово-гостиничный комплекс, автобус перемахнул через мост, и впереди Сёмка заметил высокое застекленное здание с пандусом для автомобилей, который вел на второй этаж. Догадка Сёмки оказалась правильной – это и был международный аэропорт «Шереметьево-2».

 

 

Россия. Бурятия

 

Кобальт и его напарник Хэйер проснулись довольно поздно. Сон у них был неспокойный, вязкий, отчасти потому что им пришлось перенести длительный перелет через Атлантику до Москвы, а потом — до столицы Бурятии, которая с этим величавым словом «столица» у них никак не вязалась.

Кобальт – приземистый черноволосый качок воспринимал российскую действительность со стоическим спокойствием. Ведь он прожил в подмосковных Люберцах, большую часть своей сознательной жизни. Вначале с пацанами гасил такую же хипповую шпану, как Хэйер, потом, попав под влияние братков – участвовал в бандитских стрелках и разборках и, наконец, благодаря мудрому совету одного из авторитетов, которому Кобальт почему-то глянулся, стал пробиваться в шоу-бизнес. Конечно, никаких вокальных данных, а тем паче хореографических способностей у Кобальта, который в миру носил фамилию Черников, не было и в помине. Не умел Кобальт показывать фокусы, выполнять сложные акробатические прыжки под куполом цирка, выделывать тройные тулупы на льду и играть в кинофильмах. Единственное что имелось у Кобальта в изобилии, это мускулы. Ими он занимался с самого детства, холил и лелеял, причем, начитавшись в свое время о знаменитой системе бодибилдинга, заботился не столько о силе мышц, сколько об их внешнем виде.

Авторитет, побывавший за границей, рассказал Кобальту, что многие тамошние звезды начинали именно с подиума, то есть демонстрировали свою крутую накачанность на соревнованиях по бодибилдингу. Оттуда из мастерских многочисленных почитателей Джо Уэйдера вышел кикбоксер Ван Дамм, железный «Терминатор» Шварценеггер и даже обаятельный «агент 007» Шон Коннери.

Умом Кобальт также не был обижен и потому сообразил, что рано или поздно в одной из разборок его либо пристрелят, либо заметут на зону. Поэтому, собрав деньжат, всеми правдами и неправдами он ввинтился в американское посольство и сумел добиться визы, якобы для прохождения стажировки в одном из тамошних бодибилдинговых центров.

Америка не приняла Кобальта радушно. Но это его и не удивило. Чай с пирогами и задушевные посиделки с «конкретным базаром» остались далеко – там, в России. Здесь нужно было делать деньги.

Специалисты из центра бодибилдинга внимательно осмотрели Кобальта, заявили ему, что над мышцами нужно еще работать и работать, а двигаться он не умеет совсем. Но и они были не такими хитрыми, чтобы обмануть ушлого братка. С первых шагов по американской земле он понял, что никто здесь с ним возиться не будет, если он кому-то не станет нужен. А раз его оставили при центре бодибилдинга, выходит с ним все в порядке. Значит он может даже поторговаться за свой первый контракт.

Месяц за месяцем Кобальт набирал обороты. Он тренировался, не жалея себя, до десятого пота, изматывал организм допингами. Но это принесло скорый и очень быстрый результат. Вначале его заметили в одном региональном конкурсе, во втором, потом пригласили выступать в ночном клубе, потом появились дамы бальзаковского возраста, которые желали с ним познакомиться.

После приглашения участвовать в конкурсе «Мистер Западное побережье» Кобальт уже мог позволить себе уйти от старых хозяев, которые недальновидно заключили с ним всего двухлетний контракт, купить себе приличную машину, престижный костюм и даже заплатить за аренду маленькой виллы у Беверли Хиллз вперед за три месяца.

Однако, прежние хозяева, обиженные невниманием русского, которого они вывели в люди, то бишь в стопроцентного американца, решили примерно его наказать. Сделать это было несложно. Некий доброжелатель позвонил в полицейский участок и рассказал, что у русского мистера Черникова, который, вероятно, связан с русской же мафией, дома хранятся наркотики. Американская полиция, напуганная раздутым мифом о разгуле русской преступности, которая чуть ли не грозит целостности Соединенных Штатов, мгновенно произвела обыск на вилле, арендованной господином Черниковым. Естественно, ни гашиша, ни опиума, ни героина у Кобальта обнаружено не было. Но в аптечке в изобилии стояли допинговые препараты и, увы, далеко не все из них выпускались по лицензии и вполне легально. В общем, полиция, которая не любила ездить почем зря, загребла его за хранение незаконных лекарственных препаратов. Судья, учитывая несудимость Кобальта прежде и легкость правонарушения, влепил ему полгода отсидки в зоне общего режима и довольно внушительный штраф.

Так Кобальт пришел к тому, с чего начинал. Только на этот раз он оказался не среди русских братков, а братков американских.

К счастью для Кобальта в той зоне, куда его засунули, «кичевали» и несколько его земляков. После пары неслабых разборок, когда Кобальт показал, что не все его мускулы накачаны исключительно с помощью препаратов, он прижился на зоне. Но это было лишь временное решение проблем. Он с ужасом думал, что будет делать, когда попадет наружу. Об участиях в конкурсах бодибилдинга речи быть не могло, в ночные клубы его брать тоже не станут. Человеку с уголовным прошлым хорошую работу в Америке найти ой как трудно. Это для коренного американца. А Кобальт и английским-то языком владел не самым лучшим образом.

Однако, ему несказанно повезло, видимо, родился в рубашке. Не прошло и трех дней, как он вышел из тюрьмы, а его затребовал к себе один из братков. Местному миллиардеру Биллу Хейтсу, оказывается, вдруг срочно понадобился верный человек со знанием русского языка, российских порядков, проблем и способов их быстрого решения. Браток договорился с Кобальтом, что тот отдаст пятьдесят процентов заработка ему за содействие и представил Кобальта агентам Билла Хейтса, которые подбирали для Хозяина людей. Вскоре Черникова отвезли на виллу миллиардера. Тот удостоил его трехминутной беседой, и — по благосклоному кивку головы — Кобальт понял, что он наконец-то снова при деле!

Там же, на вилле, его познакомили с напарником – мистером Харитоненко по кличке «Хиппи» или «Хэйер». Этот блондин с длинными волосами и песнями Вудстокских времен в плеере Кобальту сразу не понравился. Но бизнес есть бизнес, и Черников глубоко запрятал свое недовольство, широко улыбнувшись Харитоненко и даже пожав его вялую узкую ладонь.

Если Черников, по мнению Билла Хейтса, должен был быть компасом в плавании по непростой российской действительности, то Харитоненко, урожденный США, но перенявший от своих украинских родителей русскую речь, был крупным специалистом по юридическим вопросам, связанным со страхованием. Именно эту пару Билл Хейтс отобрал для того, чтобы они, прилетев в Улан-Удэ, обговорили детали выставки атласа тибетской медицины в США. Не мешкая ни часа, поскольку Билл Хейтс почему-то ужасно их торопил, они отбыли в аэропорт. Перед самым отлетом начальник охраны миллиардера Джо Пиллер отозвал в сторону Черникова и Харитоненко и, буравя их своим твердым немигающим взглядом, словно составленным из алмазных сверл, напомнил, что Хозяин чрез-вы-чай-но заинтересован в успехе операции. Более того, он попросил передать через него, Джо Пиллера, чтобы господин Харитоненко не стеснялся в финансовых средствах. Кредит ему открыт целиком и полностью. Верхний потолок кредита мистер Билл Хейтс не уточнял. Что же касается господина Черникова, то и он вправе на свой страх и риск действовать любыми методами, лишь бы атлас тибетской медицины не позднее чем через неделю был в Нью-Йорке. Иначе… Что будет «иначе», можно было не объяснять — по крайней мере Кобальту…

 

Агенты миллионера Купцова, который вот-вот должен был пойти по миру, остановились в Улан-Удэ в небольшой заштатной гостинице «Октябрьская». И Красавин – плотный сутулый мужик, с набрякшими от долгого сидения за мониторами компьютера веками, и Усольцев — бывший уголовник, раздобревший на вольных хлебах в благоприятное для всякой бандитской шпаны время, не любили выставляться напоказ. Красавин-Крыса по складу характера не любил бывать на виду. Все, что ему было нужно для жизни – это компьютер помощнее и скоростной доступ в «Интернет». Усольцев, он же «Сало», унаследовал от своих бывших кентов не только кличку, но и одно важное правило – не высовываться, не пылить и жить по принципу «Береженого Бог бережет, а не береженого — конвой стережет».

Хотя и Красавин, и Усольцев были по складу характера флегматиками, однако сейчас их нервы звенели от напряжения. Казалось бы – чего проще – украсть несколько ветхих свитков у наивных американцев или — из монастыря, который даже не охранялся! Всего-то дел — поддеть ломиком дверь шкафчика красного дерева со смешным замочком, который сейчас даже на почтовые ящики не лепят – и вот тебе весь куш. А куш Купцов обещал отвалить немалый, умалчивая, впрочем об истинной стоимости древних свитков.

Красавин, конечно, не был четой Усольцеву, и примерно представлял – сколько все это барахло может стоить на аукционе «Кристи» или «Сотби». Но и понимал, что никто краденую вещь на аукцион не понесет. Сбыть ее будет чрезвычайно сложно, а потому легче получить, пусть скромные, но свои вечнозеленые доллары, а там уж пусть Купцов сам разбирается с этим атласом тибетской медицины.

Увы, жуликов ожидало страшное разочарование.

Когда они приехали в поселок и стали крутиться около дацана, то сразу заметили что-то неладное. Монастырь был похож на осиное гнездо, растревоженное любопытным мальчишкой. Монахи в развевающихся желтых и оранжевых одеждах, издалека и в самом деле похожие на ос, сновали туда и сюда. В монастырь то и дело въезжали автомашины и, простояв там пять-семь минут, удалялись в Улан-Удэ. Первый же прохожий охотно пояснил, что ночью в монастыре какой-то пацан украл древнюю реликвию — атлас тибетской медицины… Пришлось доложить об этом Купцову. Тот взвился в истерике, потребовал действий и – немедленных…

— Пойдем-ка, — потянул Сало своего напарника за рукав.

— Куда?

— В магазин.

— Зачем?

— Щас увидишь.

Сало и Крыса вернулись в поселок и пошли в небольшой магазин, организованный местным коммерсантом малой руки на месте старого дровяного сарая. Покрутив головой и ощупав взглядом турецкие кофточки и Бог весть как сюда попавший корм для кошек «Вискас», Сало остановил взгляд на бутылках с дешевой водкой, занимавшими основную часть стеллажей этого заведения. Со стула, тяжело опираясь на прилавок, привстала полная, средних лет продавщица и, не ожидая вопроса покупателя, тут же потянулась за бутылкой.

— Пару бери, — вдогонку ей сказал Сало.

Бутылки, поставленные на прилавок, звякнули. Продавщица назвала цену, но Сало остановил ее, попросив закуски и — подороже.

Обрадованная продавщица, которой представилась замечательная возможность сбыть залежавшийся товар, тут же скрылась в запасниках и вытянула оттуда короткую палку просроченного финского «Салями» в вакуумной упаковке, брикетик плавленого сыра «Виола» и банку подозрительных консерв в пестрой упаковке с неназванной страной-производителем.

-Ага, нормально, — знаками показал Сало, чтобы тетка упаковала все это в полиэтиленовый мешок. – Что-то не густо у вас покупателей, — начал он нужный разговор, увидев, что женщина довольна такими щедрыми гостями.

-Не-ет, сегодня как раз выручка идет, — обрадовалась продавщица возможности хоть с кем-то поговорить. – У нас тут в монастыре книгу какую-то жутко дорогую украли. Нае-ехало народу теперь! И из Улан-Удэ, и из Москвы, говорят. И милиция, и монахи, и какие-то газетчики, кого только нет. Я прямо сегодня двухнедельную выручку сделала, — с гордостью сообщила она и тут же из врожденной осторожности прикусила язык. Все-таки квадратные хмурые лица Крысы и Сало мажорных мыслей не навевали.

-Да ну, — поразился Сало, — а мы тут в командировке. Думали, приехали в Богом забытый край. А тут такие дела. Так что ж — из-за какой-то книжки такой шухер поднялся?

-Если бы из-за какой-то! – хмыкнула продавщица, у которой рассеялись подозрения, поскольку покупатели оставили разговор вокруг ее выручки. – Такой книги больше и на свете-то нет. Одна она — у нас была. Ну так давно следовало ожидать, что стибрят ее. Такое время, сами знаете, — смахнула она крошки с прилавка.

-Кто ж такое дело провернул? – цыкнул зубом Сало, делая вид, что рассматривает упаковку сыра. — Мафия?

Продавщица, которая знала, что данному продукту уже давно как место на помойке, тут же затараторила, пытаясь отвлечь покупателя от опасного для ее кассы занятия. Чего-чего, а возвращать деньги продавцы, ой как не любят.

-Да какая же тут мафия! Самое смешное-то, что украл мальчонка, представляете? В школе еще учится. Да я деда его знаю, он рядом со мной — через дом живет. Мальчишка тихий вроде был, но, видать, бесприкаянный, вот и отчебучил.

-А, ну если так, то найдут, куда он денется, — мухнул рукой Сало.

-А вот найти не могут. Деда-то я Бадаева с утра видела. Бегал, все своего внука искал. Рядом с ним монашек – молодой такой, симпатичный. Да вы продукты-то, продукты в сумку кладите, а то сыр-то в руках и растаять может.

-Значит, говорите, ищут его, в поселке он не объявлялся.

-Да куды ж поселок-то тут, — развела руками продавщица. – За полчаса обойти можно. Не нашли его, подался куда-то, а может бандюганы какие сманили. Щас ведь сами-то понимаете время какое. Ну, еще что-нибудь брать будем, сигареток может быть, а то и рюмочку-другую налью на посошок, — хитро прищурилась она.

-Нет, — хохотнул Сало, — мы лучше потом за добавкой зайдем. Вы до которого часа работаете?

-До семи, до семи, голубчики, — засуетилась продавщица. – Ну а если здесь водочка дорогая, так вы ко мне заходите, я на Трудовой живу, дом такой кирпичный, он там один такой – сразу найдете. У меня водочка хорошая. Огнем горит. Да и цена, не то что у этих, — презрительно мотнула она головой назад на сверкающую батарею бутылок.

-Ладно, ладно, — пробурчал Сало, пятясь к выходу, — может быть и заглянем, спасибо.

Выйдя из магазина и завернув за угол, Сало раскрыл пакет, с сожалением посмотрел на булькающие бутылки и забросил их далеко в кусты.

— Не время сейчас, — пояснил он Красавину.

Тот лишь хмуро кивнул.

В мрачном настроении компания вернулась в гостиницу. Ключ закапризничал в замочной скважине, и Сало с раздражением шарахнул широкой ладонью по двери так, что язычок замка выскочил из гнезда.

Красавин, ни слова не говоря, вошел в комнату, и с размаху уселся на кровать. Сало пристроился на потрепанном стуле, достал из кармана коробок спичек и принялся выкладывать на некогда полированном, а теперь сильно обшарпанном столе какие-то сложные узоры.

-Ну ты прямо Штирлиц, — хмыкнул Красавин.

-Да, Штирлица бы нам сейчас не помешало, а заодно и ту старушку, ну, которая на легавых любила работать.

-Мисс Марпл? – догадался Красавин.

-Да-а, — уважительно протянул Усольцев, — точно-точно. Я сериал про нее недавно по телеку смотрел. Ох, въедливая баба. Не якшалась бы с ментами, быть бы ей Сонькой-Золотая ручка.

Этот ни к чему не обязывающий треп прервала бравурная музычка сотового телефона. Красавин и Усольцев переглянулисьи первый со вздохом полез в свою сумку, достал аппарат и нажал на кнопку «Yes».

-Как дела? — без приветствия осведомился с другого конца России Купцов. — Когда товар вернете? Я за что вам деньги плачу?!

-Пока вы нам не деньги платите, — процедил Красавин, — а так, фигню на мелкие расходы. Деньги будете платить, если мы и в самом деле атлас найдем.

Конечно, Александр Аркадьевич еще полгода назад не спустил бы такой наглости и загнал бы этого несчастного программишку за мазай. Но сейчас он глубоко вздохнул, заставил себя успокоиться и голосом, чуть дрожавшим от напряжения и страха, поскольку кредиторы ежечасно наступали ему на пятки, приказал:

-Докладывайте мне обо всем. Понадобится помощь — сообщайте.

-Понял, — решил смягчить конец разговора примерным послушанием Красавин и отключился от линии. — Ну и где мы этого пацана искать будем? — посмотрел исподлобья бывший программист на Усольцева.

Тот только крякнул.

-Далеко, блин, от Москвы. Я тут ни одного авторитета не знаю. А пока через столицу выходить будем — времени много пройдет. Придется нам с тобой, Красавин, сыщиками заделаться. Гадом буду, в жизни не предполагал, что легавым придется стать.

— Ладно, — прервал блатной жаргон, который не особенно был ему по нутру, Красавин, — убирай свои спички. Щас подумаем, куда он мог деться.

Крыса полез в сумку, порылся там и вынул книжечку карты-двухверстки окрестностей Улан-Удэ. Раньше такие карты выпускались только под грифом «Совершенно секретно». Но с перестройкой их начали продавать на каждом углу, и Красавин никогда не упускал возможности прикупать такие вещи, справедливо полагая, что когда все войдет в свою колею, естественно из продажи двухверстки изымут. На картах этих довольно подробно и точно были изображены и магистральные, и поселковые дороги, и линии электропередач, и даже такие мелкие детали ландшафта, как избишки лесников и речные кордоны.

-Ну вот смотри, куда ему было деваться? Или на восток, или в Улан-Удэ. Не пошел же он в тайгу или в горы.

-Да куда угодно он мог пойти, — отрубил Сало. — У пацанов знаешь чего в голове?

-Все-таки я думаю, в Улан-Удэ он подался, — возвел глаза к потолку Красавин. — Хотя сейчас и лето скоро, может и на природе, конечно, продержаться полгода.

-Да, — наклонился над картой Сало. — Тут надо заняться оперпротивной работой. Двинули на улицу Трудовую — навестим дедушку.

 

 

Россия. Международный аэропорт «Шереметьево-2»

 

Сёмка вытряхнулся из автобуса и, поскольку никаких вещей с собой у него не было, налегке вошел в здание аэропорта. Да, по комфорту и удобству оно, казалось, шагнуло вперед даже от «Внуково» — дверь на фотоэлементах, мягкое басовитое гудение эскалаторов, яркие неоновые огни вывесок, пятно кафе, откуда доносился умопомрачительный запах свежих булочек и только что намолотого кофе – об этом свидетельствовали красноречиво. Но, побродив по «Шереметьево» минут пять, Сёмка понял, что это еще не заграница. Несмотря на окружающий антураж, дразнящие воображение надписи «Люфтганза», «IBM», «Обмен валюты», «Таможенно-пропускной пункт», чувствовалось, что по сути этот аэропорт недалеко ушел от улан-удинского. Те же люди сидели на полу, поскольку кресел на всех не хватало. Та же уборщица в синем халате, смачно ругаясь, бродила по залу и отскребала от пола черные пятна сбившейся грязи. Но Сёмку все это не интересовало — как ни любопытно ему было узнать, чем и как живет «Шереметьево», в первую очередь ему нужно было выяснить как добраться до Токио.

Не найдя на первом этаже никакой нужной ему информации, Сёмка шагнул на эскалатор и попал на второй этаж. Здесь висело огромное табло — точно такое же как и во «Внуково», только названия рейсов были набраны латинскими буквами. Вылеты в Японию там не были обозначены. Сёмка стал ходить по залу кругами. Он то натыкался на двери каких-то магазинов, то на тележки для перевозки вещей, то на обменную кассу валюты, то на турникеты, за которыми в будках сидели таможенники, и, наконец, заметил небольшой телевизор на кронштейне. Там, мигая зелененькими буквами, были обозначены вылеты ближайших рейсов.

И здесь Сёмке ничего разузнать не удалось. Может внаглую пойти в справочное бюро и спросить — когда вылетает самолет на Токио? Сёмка задумался. Слева от него мужики то и дело входили и выходили из туалетной комнаты. Сёмка, разглядев, что платы за вход не требуется, вошел внутрь и критически рассмотрел свое изображение в зеркале. Да, на парня, который может выложить несколько сотен, а может и тысячу баксов за билет в аэропорт «Нарита», он явно не похож. Так можно и засветиться.

Сёмка, хотя и рос в небольшом бурятском поселке, американские боевики смотрел регулярно. Попадались ему и покетбуки в ярких обложках, рассказывающие про новую русскую действительность. Хотя Сёмка и понимал, что фантазия авторов этих книг часто бьет через край, но какие-то вещи в памяти его все равно откладывались. Он свято верил в то, что весь центр Москвы прослушивается и проглядывается скрытыми видеокамерами. Наверняка и здесь, в международном аэропорту, скорее всего с советских времен, тоже просматривается каждый уголок. Может быть девушке из справочного бюро и не в лом будет ответить ему, но не заинтересует ли кого-нибудь Сёмка – вихрастый, с плоским лицом, узким разрезом глаз и носом-картошкой. Хорошо еще что он бурят. Тут со стороны сразу не всякий определит его возраст. Пальтишко, правда, у него какое-то невзрослое. Насколько Сёмка заметил, ходят нынче в длиннополых пальто черного цвета, а у него какая-то размахайка. Лучше это пальто вообще снять и носить на согнутой руке. Так, вроде бы, посолидней получается.

Черт, и почему он не догадался захватить костюм брата! Впрочем, когда он бы успел? Времени-то совсем не было. А галстучек бы сейчас не помешал — накинул бы лет пяток.

Вздохнув, Сёмка намочил руку, пригладил волосы и сделал строгое выражение лица. Ладно, народу тут тьма-тьмущая — потянет. Главное, теперь способ изобрести — как в самолет пробраться.

Сёмка побродил по туалету, но, увы, никаких люков, ведущих в канализацию или куда-нибудь еще, не заметил. Вышел в зал вылета, подобрал брошенную кем-то газетку, растелил ее, сел и принялся наблюдать.

Жизнь «Шереметьево-2», несмотря на то, что аэропорт этот был международный, текла на удивление медленно. Цифры и буквы на табло менялись лениво, словно им полгода не платили зарплату, продавцы в кафе суетились со скоростью черепах. Местные служащие – в синей форме – шествовали по залу, как пришибленные. Еле-еле, как разомлевшие на жаре бегемоты, пассажиры продвигались к будкам таможенного досмотра. Сёмку последнее наблюдение заинтересовало. Чего они там копаются? Он подошел поближе к барьеру, притерся к какой-то компании, которая провожала родственников в Берлин, и стал внимательно смотреть и слушать.

Обыкновенный с виду мужик, ну разве что несколько нервный, тащил с собой через границу большую картонную коробку. Сёмка, подобрав до того на столе бланк, на котором гражданам предлагалось декларировать провозимое имущество, в том числе золото и валюту, уже понял, что здесь существует два способа прохода таможни — через красный коридор, где вещи досматривали в обязательном порядке, и через зеленый — где шли люди, которым вроде бы нечего декларировать. Правда, таможенники по одним только им ведомым признакам вычисляли подозрительных людей и в зеленом коридоре. Так попался и нервный мужик со своей картонной коробкой.

-Тэкс, — обследовал таможенник для начала его маленькую визитницу, в которой были только документы и справки о вывозе валюты.

Без интереса таможенник просмотрел все это, отдал пассажиру. Тот, волнуясь, уронил паспорт на землю, поднял его, кое-как запихал в свою сумешку.

-А здесь у нас что? — от любопытства таможенник даже привстал с места.

Сёмка ясно видел, что ему безумно скучно на работе — минуту назад он едва сдерживал зевоту, а сейчас прямо как будто проснулся.

-В коробке? В коробке — ничего. Вода, обыкновенная вода, — засуетился мужик, пытаясь развязать узел на веревке.

-Да я и смотреть-то не хотел, — усмехнулся таможенник, — но раз уж вы сами открываете – открывайте.

«Да, таможенник-то садист, — подумал Сёмка. — Ишь как с пассажиром играет — как кошка с мышкой полудохлой».

Узел наконец подался, мужик открыл коробку. Там действительно рядком стояли шестнадцать бутылок с какой-то жидкостью.

-Хм, — повел носом таможенник и втянул в себя воздух. — Вроде не пахнет ничем.

-Так чем может пахнуть? Это ж вода обыкновенная.

-А зачем вы ее через границу везете? — нахмурился таможенник.

-А, да это меня приятели попросили! Они проводят какие-то эксперименты — кристаллизация там каких-то элементов… Я точно не знаю. Попросили вот передать коллегам за границей.

-М-да? — процедил мужик. — А вдруг там наркотики растворены?

Он вынул одну бутылку, поболтал ее, посмотрел на свет.

-Да, странная история, — и снова взглянул в глаза мужику.

Тот, как будто вдруг что-то сообразив, хлопнул себя по лбу, порылся в визитнице и снова подал таможеннику документы. Тот сделал неуловимое движение рукой, и в воздухе промелькнуло нечто зеленое.

«М-м, — догадался Сёмка, — взятку дали в баксах. Понятненько».

Содержимое бутылок перестало интересовать таможенника.

-Проходите, проходите, — сварливо обратился он к мужику, — не стойте тут, не загораживайте проход!

Как только мужик оттащил в сторону свою коробку, «досматриваться» двинулся следующий пассажир.

«Хорошо они тут устроились, — подумал Сёмка, — спокойно каждого клиента обрабатывают. Не торопясь. Здесь мне, пожалуй, не пройти».

Сёмка продолжал наблюдать за суетливым мужиком, который после общения с таможней попал под прицел женщины в зеленой форменной рубашке. Взгляд у пограничницы был жгучий и пронизывающий. Когда она только посмотрела в сторону Сёмки, он вспомнил как в детстве украл из библиотеки книжку и ему тут же захотелось немедленно врнуться в Улан-Удэ, пойти в районное отделение милиции и покаяться в этом ужасном злодеянии.

Когда мужик прошел государственную границу, Сёмка стал высматривать нескладную фигуру пассажира за длинными застекленными витринами, где весело поблескивали огоньками магазины «фри-шоп». Чем они отличались от торговых точек, разбросанных по залу «Шереметьево», Сёмка сказать не мог, но они действительно были похожи на западные магазины, по крайней мере такие, что он видел в фильмах.

Наконец, в поле его зрения появился мужик «с банками». Он устало плюхнулся на кресло рядом с другими пассажирами своего рейса и отер пот. За рубеж путь им преграждала загородка из плексиглаза, за которой тускло поблескивало еще одно заграждение, оборудованное дверью, откуда входили в зал люди в синей летной форме.

Дальше Сёмка, привстав на цыпочках, разглядел черный квадратный выход на взлетно-посадочную полосу. Больше со своей точки обзора он, как ни пыжился, ничего увидеть не мог.

В том, что на летное поле не удастся попасть обычным путем, Сёмка убедился крепко.

Сёмка вышел на улицу, обогнул здание вокзала с правой стороны, перегнувшись через край перил пандуса, заглянул за угол. Теперь ему стало понятно, что черное квадратное отверстие вело в некое подобие трубы. Один конец ее был укреплен у здания аэровокзала, а другой вел прямо к самолету.

Нет, решил про себя Сёмка, столько преград он не сможет преодолеть. На каждом шагу его могли остановить и потребовать предъявить или билеты, или документы. Билетов у него не было вовсе, да и документы были фальшивые.

Сёмка, несколько удрученный, спустился на первый этаж и решил там прогуляться — обозреть окрестности. Честно говоря, у него начали закрадываться сильные сомнения в том, что он сможет выполнить то, что задумал. Но ведь другого выхода нет! Кто еще спасет деда, кроме него?

Сёмка выбрался на воздух и стал топтаться на небольшом пятачке между платной стоянкой и забором. Потом, минуту посоображав, решил проверить сам периметр ограждения.

Вначале вдоль высокого плотного бетонного забора вилась дорожка. Потом она кончилась, и Сёмка уткнулся в кусты. Побродив некоторое время вдоль забора, он сделал вывод, что тот везде подогнан плотно и, вероятно, охраняется. Прильнув к щели между бетонными блоками, мальчишка видел и слышал самолеты. Вот они были рядом — рукой подать! Но он же не мышонок, чтобы протиснуться в такую щель.

Огорченный Сёмка побрел дальше.

Вдруг на одной из полянок Бадаев-младший увидел весьма живописную компанию, которая при его появлении вскочила на ноги. Это были бомжи — то есть люди без определенного места жительства. Глава импровизированной семьи держал в руках недогоревшую суковатую палку. Костер, сооруженный из остатков ящичной планки, веток и всякого хлама, нещадно чадил. Ближе к огню теснились консервные банки, в которых подрагивала присыпанная пеплом вода. Рядом с бомжом, заросшим рыжим волосом, стояла женщина, обряженная в старый китайский пуховик, в лыжной шапочке, натянутой, несмотря на теплое время года почти по самые мочкм ушей. Двое детей смотрели на Сёмку испуганными глазами из кустов.

-Здравствуйте, — вежливо поздоровался Сёмка, понимая, что его здесь не ждали.

-И ты будь здоров, мил человек, — довольно миролюбиво ответил бомж, однако свою суковатую палку не опустил.

-Присесть можно? — покосился Сёмка на распотрошенные картонные коробки, валяющиеся рядом.

Мужчина и женщина переглянулись, но протестовать не стали. Сёмка аккуратно умостился около костра с той стороны, откуда дул ветер. Бомжи, видя, что незваный гость настроен неагрессивно, бухнулись на свои места.

-Че-то ты не очень похож на тех жлобов, — кивнул мужик в сторону аэропорта, — которые отсюда улетают.

-Да я бы улетел, — мечтательно посмотрел Сёмка в голубое небо, в котором серебряной стрелкой сверкал самолет, набирающий высоту, — да денег нет.

-О, — хохотнул мужик, — денег ни у кого нет, к ого ни спроси.

-А че ты тогда, раз башлей у тебя нема, здесь околачиваешься? — глянула исподлобья на Сёмку женщина, пододвигая свою консервную банку поближе к костру.

И тут Сёмка от полной безнадеги выложил им все. О том, что, конечно, он, Сёмка, мечтал побывать за границей и особенно в Японии, где таким прихотливым образом смешались древние традиции и новейшие технологии, но никогда не думал, что придется ехать туда из-за беды. Заболел дед, заболел серьезно, и если остается шанс его спасти, так этот шанс достался ему, Сёмке.

Сёмка не был уверен, что бомжи понимают все, о чем он несколько выспренне говорил, употребляя такие не широко распространенные слова, как «цейтнот», «дацан», «высокие технологии», но суть бомжи ухватили.

-Бедненький, — уже почти с сочувствием посмотрела на Сёмку бомжиха.

Дети хлопали огромными круглыми глазами, в них читалась нотка сочувствия.

-Ты это… — подхватил из костра свою импровизированную чашку, мужик, — ты, паря, не блажи. Никто тебе здесь, в ентой Москве ни копейки за просто так не подаст. Езжай-ка ты домой, покуда цел.

-Домой я всегда успею, — вздохнул Сёмка, поднимаясь со своего места.

-А чего здесь бродишь, — решил навести справки бомж, все-таки втайне подозревая в Сёмке то ли агента местной милиции, то ли какого-то доброхота, который решил навести тут порядок.

-Да вдоль забора шел, — признался Сёмка, — думал, может тут дыра какая есть или пролом.

-Не-ет, — покачал бомж головой. — Тут у них строго — ну, на территории, я имею ввиду. А что б ты стал делать, если б попал туда? — кивнул мужик в сторону летного поля.

-Ну, не знаю, — растерялся Сёмка, — постарался бы как-нибудь забраться в самолет.

-Как-нибудь не получится, — хитро прищурился мужик. — Да ты не торопись вскакивать, садись, чаю с нами выпьешь, если не брезгуешь.

Сёмка не мог сказать, что он не брезгует. Все-таки пить ни чай, ни компот, ни пепси-колу из консервных банок ему еще не приходилось. Но он почувствовал, что напал на что-то интересное, а потому благодарно кивнул, принимая в руки горячую консервную банку, поставленную на самодельный картонный поддон.

-Деликатесов у нас нема, — развел руками мужик, — но говорить можем сколько угодно. — Так вот, — с шумом стал прихлебывать он чай, — ясное дело, что международный аэропорт особый режим секретности имеет. Однако, мы здесь с Манюней, — кивнул он в сторону женщины, — давно обретаемся, потому как о режиме особой секретности многие думают, а мы не думаем. Нашли местечко где поспокойнее, тут лето и проводим, а там, глядишь и какая работенка перепадет, чемоданы там подтащить, или автостоянку от мусора вычистить. Тут место хлебное.

Сёмка заинтригованно молчал, но пока из болтовни бомжа ничего полезного для себя извлечь не мог.

-Да, хлебное, — повторил мужик, извлекая из-за пазухи сплющенный батон.

Самолично откусив импровизированный бутерброд с воздухом, он продолжил:

-Да тут весь народ, который в поселках живет, вокруг аэропорта и кормится. Поэтому и порядок тут ни фига навести не могут. Ну крадут тут у иностранцев из чемоданов побрякушки всякие, ну пропадают вещи, ну бензин выносят, вывозят, а что поделаешь, ежели местная милиция с теми кто вносит-выносит, в школе за одной партой сидела. Не сажать же одноклассника за решетку — общественность не поймет.

-Ну и? — решил чуть поднажать Сёмка на бомжа, боясь, что тот, увлекшись своими мыслями, забудет о Сёмкиной проблеме.

-А то, — поднял палец в воздух бомж и сделал очередной щедрый глоток.

Сёмка, как ни хотелось ему есть и пить, с радостью бы к «чаю» не притронулся, но пересилил себя, втянул в рот горячую, пахнущую металлом, безвкусную жидкость.

-А то что народ у нас простой, — отломил от батона кусок бомж и, пронеся мимо жадных глаз Манюни, отдал его детям, — а то, что народ привык у нас с работы — на работу ходить как? Напрямки. Ты, паря, когда-нибудь замечал, чо будет если меж двух дорог клумбы развести? Правильно, скоро через клумбу тропинка пройдет — как ты ее ни перекапывай, какие заборы ты ни строй. Я когда дворником в Мытищах работал, был у нас такой садик, и проволоку я там вертел и какие-то заборы строил — ваще бесполезно. Ежели кому десять-двадцать метров можно срезать, так срежут — будь здоров. Ну а здесь, — обвел он рукой громадное поле, — сам Бог велел.

Тут Сёмка начал понимать к чему клонит мужик.

-Скажем, если какой-то техник или грузчик живет в деревеньке рядом, то на кой ляд ему тащиться через главный вход, ехать на автобусах, делать пересадки, он напрямки пойдет. А раз напрямки, тогда через забор, или сквозь забор. Вот такой у нас народ, — подытожил бомж, вытирая рукавом рот и стряхивая с неопрятной клочковатой бороды крошки. — Пойдешь, паря, вот так вот вдоль забора еще метров двадцать — там будет тумба бетонная. За ней плита, как бы трещиной расколотая. Но плита-то на арматуре держится, ее отогнуть можно. Так с виду и не догадаешься, что там проход на поле. Да только туда к тому месту уже тропинку протоптали.

-Понял, — коротко кивнул Сёмка, отставляя в сторону недопитый кипяток, громко именуемый чаем, — спасибо, — и совсем как дед добавил: — Благодарствую за угощение.

-Ниче, ниче, — махнул польщенный бомж. — Только ежели тебя, паря, схватят, я от своих слов откажусь, ты понял? Ни про какую трещину, ни про какую стенку я тебе не говорил.

-Само собой, — развел руками Сёмка, — а за подсказку еще раз спасибо.

Сёмка повернулся на каблуках и скрылся в кустах. Как ни благодарен он был за гостеприимство, но все-таки, отойдя на достаточное расстояние, он несколько раз плюнул, пытаясь избавиться от кислого металлического привкуса во рту. Ладно, Бог с ним, с бомжовским чаем. Перетерпеть можно…

Сёмка, почти касаясь плечом забора, прошел нужные метры и, действительно, увидел бетонную балку, наполовину вросшую в землю. В сторону подлеска, вилась утоптанная тропинка. На плите имелась трещина, и Сёмка, поднажав, с удивлением увидел, как легко качающаяся плита отходит в сторону. Он тут же осадил себя и отошел подальше в кусты. Пока на улице светло, о том, что он решил сделать, и думать было нельзя…