(отрывок)

«- Хозяин, хозяин, проснитесь!

Сфорца Паловеччини, который, казалось, только-только успел забыться тревожным предрассветным сном, со стоном повернулся на спину и открыл воспаленные от недосыпания и песка, который в этих местах старался запорошить все, глаза.

Что еще могло произойти в этом Богом забытом месте, которое, казалось, просто притягивало к себе несчастья?

— Хозяин! Вестовой доложил — неизвестная эскадра в пределах видимости!

Только этого не хватало!

Начальник гарнизона нашарил справа от ложа кирасу, после секундного раздумья отложил ее в сторону и поспешил вниз налегке. День, что обещал быть таким же знойным, как и сто предыдущих, уже набирал силу. В доме, который засыпал только тогда, когда хозяин преклонял голову, уже суетились слуги, правда, особенно старались только те, которых Сфорца привез с собой из Венеции. Другие же исполняли свои обязанности вяло, то и дело скрывая зевоту.

Сфорца быстро оделся, ибо не позволял себе тратить время на то, чтобы прислуга обряжала его, как изнеженного вельможу, и коротко бросил в сторону вестового:

— Где?

— Бастион Сан-Сальваторе, — доложил тот.

Сфорца заметил, что парень здорово струхнул. Это было неприятно. Раз неожиданно появившаяся на горизонте армада напугала солдата, возможно она станет серьезной проблемой для начальника гарнизона.

Вдохнув напоследок прохладный воздух палаццо, Паловеччини решительно вышел наружу — под палящее солнце. Трудно было даже представить себе, что будет твориться тут в полдень, если с утра от солнечных лучей одежда на плечах казалось вот-вот начнет тлеть.

Кивая по ходу дела знакомым и стараясь идти к бастиону Сан-Сальваторе неспешным шагом, чтобы не давать повода для досужих разговоров, Паловеччини прошел к западной части крепости Фортецца. По правую его руку, вдоль великолепного песчаного пляжа расстилался город Рефимно. Сама крепость, будто господин над своим вассалом, возвышалась над городом и над морем. На самом деле, скорее крепость служила городу, а не наоборот. С тех пор, как здесь, на северном берегу Крита, венецианцы основали свое поселение, их неоднократно грабили заезжие пираты всяческих мастей. После одного из последних таких набегов знаменитого алжирского головореза Барбароссы местные жители отправили делегацию в Венецию, и республика выделила-таки средства для строительства оборонительного сооружения…»

Вовка Казаков услышал подозрительный шорох в соседней комнате, тут же выключил фонарик и затаил дыхание. Нет, кажется почудилось, родители по-прежнему сидят на кухне и что-то тихо обсуждают. Ну, что ж, чем больше они будут говорить, тем больше Вовка успеет прочитать. Надо же — всегда его прерывают на самом интересном месте!

Под одеялом, где прятался Вовка, опять раздался щелчок и грязно-желтый круг света от фонаря осветил страницу.

«…Легким шагом, так как тяжелый сон уже сошел с него, Паловеччини поднялся на бастион и взглянул в ту сторону, куда ему указывал вестовой. Действительно, на горизонте, будто перетекая с волны на волну, медленно приближаясь к острову, плыл довольно большой флот, общим числом до сорока галер. Паловеччини задумчиво рассматривал корабли, а потом, кликнув вестового, приказал ему принести подзорную трубу. Пока солдат бегал в палаццо, начальник гарнизона Фортеццы напряженно размышлял.

Кто бы это мог быть? На галерах он не заметил никакого намека на флаг венецианской республики. Значит, скорее всего, это либо турки, либо средиземноморские купцы с эскортом охраны, либо алжирские искатели приключений.

Резкий ветер, с каждой секундой набирая силу, вдруг помчался с западной стороны острова на восточную. Он заставил стелиться невысокую, выгоревшую на солнце, желтую траву вдоль серой с красноватыми прожилками, земли, зашумел листьями кедров и склонил пальмы так, что они выгнулись, будто клинок дамасской сабли. Все крепчающий ветер срывал с верхушек волн воду и рассеивал ее в воздухе тонкой кружевной сетью.

Ветер был форту на руку, и это обстоятельство отметил Паловеччини про себя чисто машинально, по старой привычке просчитывать все возможные варианты, пока не началась схватка или, что гораздо более интересно и прибыльно для венецианской республики, торговля.

Наконец, явился запыхавшийся вестовой и протянул начальнику гарнизона медную трубу, прикрытую с двух сторон линзами, установил специальную треногу, с помощью которой можно было использовать этот редкий для тех времен оптический прибор.

Паловеччини прильнул глазом к окуляру. Рассмотреть на таком расстоянии все в деталях было трудно, но, похоже, его самые худшие опасения оправдывались. Дозорный, который сидел в башне Сан-Сальваторе, поглядывал на своего начальника с нескрываемой тревогой. Однако на лице Паловеччини ничего прочесть было нельзя.

Раньше, чем через полчаса галеры подойти к гавани не могли, а потому начальник гарнизона решил проверить боеготовность своих…»

Стоп! А вот это вот уже настоящая тревога. В соседней комнате скрипнула половица, и Вовка, едва успев закинуть фонарик и книжку под подушку, в какой-то раскоряченной позе застыл под одеялом. Пока мама осторожно открывала дверь, и в комнату просачивался свет, Вовка успел вытащить голову из-под одеяла и притвориться спящим. Мама подошла к нему, погладила его по головке будто маленького, поправила одеяло и на цыпочках ретировалась. Теперь нужно было лежать и тупо смотреть в стенку — ждать пока родители угомонятся.

Пока за стенкой скрипели пружины раздвигаемого дивана, и от тяжелой походки отца позвякивали фужеры в серванте, Вовка щипал себя за руку, чтобы ненароком не задремать. Но сон все время подкрадывался — незаметно, то и дело мягкими лапами нажимая ему на веки. Мысли его начали путаться и, не успев осознать, что он уже дремлет, Вовка крепко заснул…

 

Битва была в полном разгаре, и Вовка только-только схватился на ятаганах с коренастым, загорелым дочерна сарацином, как над ухом героя противно заверещал будильник.

Надо же было случиться такой подлости! Ведь Вовка, после того как случайно грохнул свой предыдущий будильник, специально пошел с маманей в магазин, чтобы выбрать такой, который бы вопил по утрам более приятно, чем предыдущий. В конце-концов он остановил свой выбор на большом пингвине, внутри которого были вделаны часы. Когда продавщица демонстрировала в магазине звонок, он казался вполне мелодичным. Но теперь, каждое утро, он врывался в Вовкин сон с каким-то противным скрежетом, сравнимым разве что со звуком, производимым бормашиной. Вовка, не глядя, прихлопнул красную шапочку на голове пингвина вниз, и будильник заткнулся. Однако сарацин вместе со своими узкими глазками и тонкими черными усиками, будто позаимствованными у главы семейки Аддамс, уже растворился. От сна остались одни воспоминания и теперь уже не имело смысла пытаться поймать его остатки.

Вовка потянулся, перевернулся на спину и тут вспомнил, что точно также делал герой книги, котороый он сейчас зачитывался, начальник гарнизона Сфорца Паловеччини.

Черт! А выключил ли он вчера фонарик? Надо же — так позорно заснуть! Вовка откинул подушку в сторону и, убедившись, что фонарик выключен — а значит батарейки не сели, поскорей спрятал его под кровать — сегодня вечером он еще пригодится.

Вообще-то время позволяло Вовке подремать еще минут десять и до водных процедур сделать зарядку. Вовка, стеная про себя и зная, что маманя, которая уже проводила отца на работу, внимательно слушает — что происходит в его комнате, погремел гантелями, попрыгал на коврике и сделал несколько махательно-вращательных движений руками. И кому она нужна, эта зарядка? Вот если бы его с утра обучали приемам рукопашного боя или искусству владения мечом кендо — тогда другое бы дело! А так, какой смысл в этом «поставьте ноги на ширину плеч, сделайте глубокий вдох, выдох» — одно издевательство над организмом. Посчитав утреннюю гимпастику законченной, Вовка, тяжело отдуваясь, вышел в коридор и потелепался в ванную — умываться.

Горячую воду все еще не дали, хотя, как обещали в ЖЭКе, должны были включить еще позавчера. Заранее морщась от неизбежной встречи с холодной водой, Вовка открыл кран и стал полоскать свою зубную щетку. Вяло надраив зубы, он помочил глаза капельками воды и, вытерев полотенцем и без того сухое лицо, поплелся обратно в комнату — одеваться.

— Вова, ты хорошо почистил зубы? — донесся до него голос мамы.

— Хорошо, — отозвался Вовка, — лучше не бывает.

— Что-что? — не расслышала мама.

— Хорошо! — рявкнул Вовка. — У меня зубы, как у крокодила теперь.

— А-а, это хорошо, когда много дел. Так ты поторопись, завтрак уже готов.

Вовка присел на свою кровать и в первую очередь сунул свою книжку в портфель. Потом он, не торопясь, оделся и двинул поглощать полезные для детского организма витамины, углеводы и жиры.

Мама у Вовки была ходячей медицинской энциклопедией и журналом «Здоровье» под одной обложкой. Она то и дело экспериментировала над семьей, опробывая, как шутил папа, на живом материале, все новомодные тенденции по сохранению здоровья. На Вовке уже отрабатывались приемы закаливания, заворачивания в мокрую простыню и хождение в ванной по специально притащенному галечнику, диеты из морских продуктов и сыролечение, а также питие мумие, настоек зверобоя, девятисила, корня дуба, натирания мазью «Звездочка» и экстрактом из женьшеневого корня. К счастью для Вовки, в семье он еще проходил под социальным статусом — ребенок — поэтому голодовки по системе Брэгга и лечение глаз по рекомендациям Бейля, его, к счастью, обошли.

Вовка с замиранием в груди прошел на кухню и с тоской посмотрел на стол. Ну, что его ждет на этот раз? Морская капустка, приправленная каплей майонеза, или сухарики, или суперпродвинутая смесь из орехов, кураги и тертой цедры лимона? Нет, Васька вовсе не был против этих экзотичных блюд, но иногда так хотелось с утра кокнуть о край сковородки четыре яйца и заделать на широком озерце подсолнечного масла шикарную глазунью — всю такую желто-белую, с прожаренной коричневой каемочкой по краям.

На этот раз Вовке повезло — мама куда-то торопилась, а потому вручила ему чай с молоком без сахара и пару тостов. Очередная порция поджариваемого хлеба готова была выскочить из электропечки. На вовкино счастье, в прихожей заголосил телефон, а потому как только он остался на кухне один, то резким рывком бросился к шкафу, молниеносно вытащил из «сахарницы для гостей» три куска рафинада и тут же забабахал их в чай. Пузырьки от растворяющегося сахара перестали подниматься на поверхность довольно быстро, и Вовка мог спокойно позавтракать. Стоп! А не полезет ли сейчас мама в его сумку с целью положить какое-нибудь яблочко или жутко витаминизированный манго? Увидит еще книжку. Эх черт, надо бы ее замаскировать. Ну ладно, авось пронесет.

Поскольку мама все беседовала по телефону, Вовка решился и включил с помощью пульта телевизор. Вообще-то в их доме был еще и большой «GAO 70», но поскольку мама третировала отца тем, что ребенок должен заниматься в тишине, глава семьи купил «GAO» поменьше — «50 по диагонали» — и водрузил его на специальном кронштейне на кухне. Здесь отец вечерами сидел, смотрел новости, позволяя иногда неслыханную роскошь — выкурить — в форточку — сигарету на своей кухне, а не у мусоропровода.

По местному кабельному телевидению, на которое переключился Вовка, шла программа новостей. Вначале, как обычно, говорили о проблемах местного тюменского металлургического комбината, и Вовке, в который раз, искренне стало жаль своего папаню, который работал директором этого самого злосчастного предприятия. Потом прошли сюжеты из жизни города в виде Олимпиады по математике, закладки памятного камня в честь какого-то жутко знаменитого местного писателя, о котором Вовка слышал впервые, и, наконец, началось самое интересное — сводка криминальных новостей. Правда, особым разнообразием жизнь в тот день тюменчан не баловала: как обычно в подвале нашли подпольный цех, в котором разливалась в любую тару водка, коньяк, пепси-кола и другие горячительно-прохладительное напитки. Как обычно задержаны участники массового загула нефтянников с Крайнего Севера. Ограблен магазин. Банда подростков зверски избила другую банду подростков — мстя за свое прошлонедельное поражение в драке с тем же противником.

Наконец, любимая Вовкина дикторша, которая начинала свое выступление в криминальной хронике с неизменного жизнерадостного «Здравствуйте, я — Лена Шмелева. Сегодня в Тюмени погибло девятнадцать человек!» исчезла с экрана, и там начали появляться фотографии пропавших людей, тех, кого искали родственники или милииция.

«Органами правопорядка разыскивается нигде не работающие граждане Бутяков Виктор Степанович и Грибков-Майский Александр Семенович, обвиняемые в жульничестве и финансовых махинациях.»

Вовка, уписывая третий тост, с интересом глянул на одутловатую морду Виктора Степановича Бутякова и хитрое узенькое личико Александра Семеновича Грибкова-Майского. Надо же, сколько, оказывается, среди обычных граждан встречается всякого жулья! Каждый день объявляются все новые и новые персонажи. И вот ведь встретишь такого на улице, подумаешь — ну, ничего особенного в этих людях и нет. Взять хотя бы Бутякова Виктора Степановича — работяга, каких часто можно видеть у пивного киоска и на лавочке. А вот Грибков-Майский больше похож на банкира. Нет, впрочем не на банкира, а на кассира или клерка в банке, или, может быть, даже на преподавателя в каком-нибудь политехникуме. А вот ведь, свела их судьба вместе и вместе они занимаются какими-то аферами. И чего только в жизни не бывает!

Поскольку сводка криминальных сообщений кончилась и жизнерадостная Лена Шмелева попрощалась со зрителями до следуюшего выпуска, Вовка потерял к телевизору интерес. Пока по ящику вещали что-то о погоде, Вовка наконец расправился с завтраком и, убедившись, что он как всегда опаздывает, вихрем бросился за своим портфелем и, прервав мамино восклицание о том, что нужно почистить обувь, только отмахнулся и с криком «Потом!» помчался по лестнице вниз, на первый этаж.

Странная это штука — время. Ведь вот встал он сегодня ни свет, ни заря, пожертвовал, можно сказать, физическим развитием своего организма — то есть не стал делать зарядку. А все для чего? Для того, чтобы спокойно позавтракать и, не торопясь, степенным шагом дойти до школы. Но, как всегда, часы принялись выделывать чудеса и вдруг выяснялось — чтобы совершить моцион до своего учебного заведения нужно было выходить десять минут назад. А так приходилось, пугая окрестных старушек и дворовых котов, стремглав, срезая углы, бежать, чтобы наверстать упущенное.

Во дворе школы Вовка Казаков увидел своего закадычного друга Лешку Иконникова и помахал издали ему портфелем. По ходу дела — пока они сдавали куртки в гардероб и поднимались в класс, на первый урок — было время перекинуться парой слов.

— Вот, — достал из портфеля Вовка книжку и сунул ее другу, — читал?

Лешка, прижимая свой портфель левым локтем к боку, взял в руки книгу и глянул на обложку.

— Франц Фрезе, «Алжирский клинок». Впервые вижу…

— Классная вещь, — заверил Вовка, — я только вчера ее начал, но уже вон сколько прочитал. Между прочим, здесь описывается эпоха, по которой не так-то много существует других источников.

Вовка Казаков и Лешка Иконников были своеобразными ребятами. В то время как их сверстники днями напролет сражались с виртуальными гоблинами, истребителями, монстрами в компьютерах, а другие шлялись без цели по дворам, клянча у старших деньги, а у младших их попросту отбирая, два друга занимались изучением историей средиземноморских пиратов. Каким образом их занесло на столь далекую от обычных увлечений их приятелей тему, сказать было трудно. Наверное, кому-то в детстве попался интересный приключенческий роман… Сначала ребята сами играли в пиратов, а потом История захлестнула их с головой, и бывали месяцы, особенно каникулярные, когда они и думать ни о чем не могли, кроме как достать где-нибудь новую книгу или исследование по интересующему их вопросу.

В свои неполные двенадцать лет Вовка и Лешка знали все, или почти все, что можно было раскопать в библиотеках, о   средиземноморских морских пиратах — Харуджи-носильщике, Эль-Хаджи Гуссейне, Хеир-Эддине Барбароссе, разбойниках с Альпухаррасских гор… Они могли часами рассказывать друг другу о подвигах адмирала и дожа Андреа Дориа, наводящем в свое время ужас на средиземноморских пиратов и ставшем впоследствии правителем генуэзской республики.

Вовка и Лешка в свое время открыли глаза учительнице литературы на то, что знаменитая сказка о зелотом петушке Александра Сергеевича Пушкина — ни что иное как переложение легенды о башне Кудиат-эль-Сабун. Почти целый урок разрешила «литра» рассказывать Вовке и Лешке классу о том, как алжирский правитель Эль-Ходжи-Мухими по совету своего астролога воздвиг высокую башню, для постройки которой материал привозили за дорогую цену из Египта. К каждому окну той башни была приделана бронзовая доска с искусно вырезаннми из дерева отрядами пеших и конных воинов. Подле каждой доски лежало небольшое копье, испещренное халдейскими письменами. А на куполе находился флюгер из чистого серебра, на котором был водружен всадник с копьем в руке. Флюгер этот был неподвластен силе ветра, но силой волшебства поворачивался в ту сторону, откуда угрожала опасность.

А на уроке истории парни, пользуясь случаем, прочли целую лекцию о герцоге Нижней Лотарингии, одном из предводителей первого крестового похода на Восток и первом правителе Иерусалимского королевства Готфриде Бульонском.

В общем, благодаря своему интересу и своим познаниям Вовка и Лешка в школе слыли за местных знаменитостей. Но, поскольку в их учебном заведении учились самые разноплановые люди, прославившиеся кто своими хулиганскими выходками, кто — достижениями в области спорта, то Вовка и Лешка на фоне этих фигур особо сильно не выделялись, да и не хотели этого делать, чтобы не прослыть за безнадежных ботанов.

Поскольку изучение истории морских разбойников Средиземноморья никак не могло помочь ребятам впасть в милость преподавательнице математики, то на ее урок Вовка и Лешка тащились не спеша, «влача свое жалкое существование», как написал кто-то из их одноклассников в сочинении, по пролетам лестничной клетки школы. Но как бы они не оттягивали начало нелюбимого ими урока, школьный звонок прогремел, как набат, и в класс, мгновенно срезав своим появлением веселый гомон, вошла преподавательница математики Горошина.

Прозвали ее так за то, что она в журнале ставила вместо двоек жирные точки, похожие на горошинки. Точки эти позже, в зависимости от настроения учительницы и стараний самих школьников, превращались в двойки, тройки, изредка в четверки, но пятерки ждать обладателям «горошин» уже было бесполезно.

Горошина прошла на свое место и разрешила классу сесть. Притихшие семиклассники смотрели на учительницу, ожидая от нее подвоха в виде подробного разбора домашних заданий или какой-нибудь, упаси Боже, контрольной.

Горошина объявила, что сегодня они будут разбирать несколько уравнений и углубилась в изучение расставленных ею в классном журнале точек.

Это означало, что удар на себя примет один мученик, и класс затаил дыхание, пытаясь угадать — кто им станет. Горошина вызвала к доске щуплого ушастого мальчишку в очках черепаховой оправы и начала его с пристрастием допрашивать. Поскольку Кащей — таково было второе имя этого мальчишки в математике волок, разговор обещал не кончиться на третьей минуте проставлением очередной горошины, а затянуться, как минимум, на четверть часа.

Толкнув Лешку коленом, Вовка аккуратно, стараясь сильно не наклонять левое плечо, достал из портфеля «Алжирский клинок» и раскрыл на первом попавшемся месте. Сдвинув тетради к краю парты и взяв шариковые авторучки, друзья нахмурились, будто пытались собственными силами расколоть орешек знаний в виде очередного математического уравнения-троглодита и углубились в чтение.

«…Начальник гарнизона Сфорца Паловеччини, уже облаченный в кирасу, с широким турецким кинжалом, заткнутым за красный шелковый пояс, в очередной раз взошел на бастион Сан-Сальваторе и взглянул вниз. Справа от города Рефимно уже тянулись к крепости небольшие отряды местных ополченцев, хорошо знающих, что от пиратов не приходится ждать пощады. Вдоль всей западной стены канониры с зажженными фитилями, ждали приказа Паловеччини, чтобы начать огонь по приближающимся галерам. Однако сам начальник гарнизона знал, что на таком расстоянии ядра скорее способны причинить ущерб такелажу судов, чем самим пиратам. Для встречи последних под стенами Фортеццы была приготовлена картечь и — у каждой бойницы — группа поддержки в виде солдат с арбалетами. Две башни — Сан-Сальваторе и Сан-Люка охватывали нападающих с флангов, и нужно было быть отличным головорезом, чтобы лезть в эти клещи.

Сфорца еще раз направил на плящущие на волнах галеры подзорную трубу. Теперь уже отчетливо можно было разглядеть загорелых дочерна, заросших диким волосом пиратов, а на одной из галер их предводителя, выделяющегося из общей толпы оборванцев, вооруженных кто во что горазд, своим расшитым золотыми нитями шелковым халатом, чалмой, украшенной крупным рубином, и саблей, эфес которой сверкал на солнце, переливаясь всеми цветами радуги.

Опытный глаз Паловеччини заметил характерный блеск этого свечения и про себя начальник гарнизона отметил — столь крупных бриллиантов, способных испускать сильное сияние найдется немного. Однако, более важные мысли отвлекли его от созерцания ювелирных красот.

Самым главным сейчас было — определить направление главного удара пиратов и попытаться организовать им мощный отпор — собранными воедино в кулак опытными стрельцами и бойцами. Конечно, самым лакомым кусочком для пиратов сейчас был город. Но для того, чтобы причалить в гавани, нужно было пройти сквозь огонь батарей с гарнизона. Да и поскольку большинство местных жителей уже покинуло Рефимно и спряталось за стенами Фортеццы, то грабителей, если они все же решились бы выйти в город, бомбардировали сверху еще и в городе. Никакого другого выхода у пиратов, кроме как сначала взять Фортеццу, а потом предаться грабежу и насилию, не было.

Галеры, разрезая носами белые барашки волн двигались все быстрее. Паловеччини стало ясно, что готовится атака. Казалось, он слышит, как, рассекая воздух, бичи надсмотрщиков опускаются со свистом на голые, покрытые потом плечи гребцов-кандальников, и, все убыстряя темп, стучит по огромному кожаному барабану главный надсмотрщик. Еще минута-другая и пираты начнут высаживаться на берег и штурмовать крепость.

С вершины башни Паловеччини посмотрел вниз. Подниматься на этот отвесный утес мог решиться разве что сумасшедший или обкурившийся гашишем отряд. Зато левее — там, где усеянный каменными обломками, заросший зеленой травой в мелкий желтый цветочек, открывался более пологий склон, место для атаки было вполне приемлемым. Тем более что с этой стороны находились небольшие, слабо укрепленные, ворота, предназначенные для выхода из крепости войск. Если пираты первым делом ринутся сюда, значит направляет их человек, который когда-то был в Фортецце и знает об этих воротах. Вопрос состоял в том, когда именно лазутчик был здесь. Если алжирцы выгрузят с галеры таран, то… Но тут Паловеччини суеверно отогнал от себя эту мысль, будто боясь, что каким-то мистическим образом ее перехватит предводитель пиратов.

— Да поможет нам Господь! — пробормотал себе под нос начальник гарнизона и надвинул шлем на лоб.

Пять львов святого Марка, двадцать шесть крестов — символов самых известных венецианских фамилий охраняли Фортеццу от превратностей судьбы. Но сейчас каждый, кто находился в крепости понимал, что его судьба зависит от его собственных рук, от его меткости, храбрости и умения обращаться с холодним и огнестрельным оружием.

Паловеччини приказал выдвинуть пушки с картечью в амбразуры и приготовиться к стрельбе. Команда, передаваемая из уст в уста, понеслась вдоль стены, и канониры пришли в движение. Огоньки их запалов, почти невидимые в воздухе, пронизанном солнечным светом, медленно, будто во сне, приближались к…»

— Казаков! Казаков! Я к тебе обращаюсь! — услышал Вовка настойчивый голос Горошины, инстинктивно захлопнул книгу и зажал ее между коленями. — Так о чем мы только что говорили, а, Казаков?

— Пять львов святого Марка, двадцать шесть крестов — символов самых известных венецианских фамилий охраняли Фортеццу от превратностей судьбы, — как сомнамбула забормотал Вовка. — Но сейчас каждый, кто находился в крепости понимал- его судьба зависит от его собственных рук, от его меткости, храбрости и умения обращаться с клинком и мушкетом…

Класс прыснул смехом, а Горошина, поправив и без того неплохо сидевшие на ее переносице очки, строго потребовала:

— Ты бы, Казаков, хотя бы встал, когда с тобой учитель разговаривает.

Вовка, удерживая коленями книгу, опираясь двумя руками на стол, привстал.

— Да что с тобой сегодня? — удивилась Горошина. — Тебя что, ноги не держат? Ну-ка давай прогуляйся к доске. Разомнись.

Более дурацкую ситуацию и представить себе было трудно. Вовка со сведенными вместе коленями озирался вокруг и лихорадочно соображал — что же делать. Пытаться достать рукой книжку и переложить ее на сиденье? Горошина может заинтересоваться — чем это он там манипулирует — и отобрать книжку. Но не идти же в самом деле к доске гуськом, пытаясь удержать ее между колен!

К счастью, Лешка, уже пришедший в себя от неожиданного нападения на их читальный бастион, перехватил книжку левой рукой и выдернул ее вперед. Вовка, облегченно вздохнув, двинулся к доске на свою голгофу.

Кащей, отпущенный на свободу, отправился на место и битву с уравнением у доски продолжил Вовка. Он честно сражался с одним неизвестным, но его боевой выучки хватило лишь на то, чтобы точка в журнале превратилась пока что, увы, всего лишь в трояк. Тем не менее довольный, что легко отделался от допроса у школьной доски, Вовка вернулся за свою парту, и тут же Лешка пододвинул ему записку:

«Почитать дашь?»

«Конечно, — начертал Вовка в ответ. — Постараюсь сегодня ночью ее добить. Завтра она твоя.»

 

После уроков Вовка, попрощавшись с Лешкой, не пошел как обычно слоняться по улицам, заглядываясь на витрины магазинов и прицениваясь к товарам, на которые денег у него не было и быть не могло, но которые, тем не менее иметь все же хотелось. Нет, он не торчал сегодня у спортивного магазина, где недавно был вывешен рекламный плакат роликовых коньков «К-2», не изучал в тысяча первый раз прайс-лист магазина «Весь компьютерный мир» и даже не рылся в стопках букинистической литературы в чудом уцелевшем книжном магазине.

Он стремглав бросился домой, потому что подозревал — мама сегодня должна была пойти в парикмахерскую, а если такое дело действительно случилось, значит ее возможно не будет дома около трех часов. А уж Вовка-то знал как использовать это время!

К его великой радости, когда от полноты предвкушаемого удовольствия он, игнорируя лифт, взлетел на свою лестничную клетку, выяснилось, что на звонки никто не отвечает, и он может воспользоваться своим ключом.

Дома было тихо, и вся обстановка располагала к тому, чем он намеревался сейчас заняться.

Вовка прошел в свою комнату, взял в левую руку обложку от учебника алгебры, а правой рванул книжицу со страницами на себя. Легкий треск завершил операцию. Вовка мгновенно вложил «Алжирский клинок» в обложку учебника, а сам раздетый учебник заныкал в портфель.

Теперь читать можно было спокойно.

Однако, как бы Вовку ни глодал голод культурный, желудок властно потребовал обеда. Вовка скривился, но внутренне согласился с тем, что необходимо потратить еще какое-то количество времени на подготовку обеда. Зато потом он сядет за стол на кухне, вооружится самой большой — чтобы не бегать постоянно за чайником — кружкой и будет попивать себе густой ароматный настой, попутно сдабривая его большими кусками бутерброда и читать продолжение истории крепости Фортецца.

Пронесясь вихрем по кухне, Вовка наметал на стол колбасы, черного хлеба, подогрел борщ в кастрюле и воду в чайнике. Борщ он, конечно, есть не собирался, потому что не любил первого, но создать впечатление, что кто-то возился с кастрюлей, было необходимо. Когда с заваркой чая было покончено и огромные ломти колбасы были шлепнуты на не менее толстые куски хлеба, Вовка, наконец, открыл книгу, замаскированную под учебник, и углубился в чтение.

«…Алжирские пираты подошли близко, насколько можно было к берегу, и самые отчаянные головорезы стали спрыгивать вниз, взметая вокруг себя капли прозрачной лазурной воды и двигаться к берегу, чтобы укрыться за валунами от стрел и осколков ядер.

Паловеччини не хотел показывать до поры до времени всю огневую мощь своего гарнизона, а потому приказал обстреливать десант противника скорее для острастки, чем для того, чтобы нанести готовящимся к атаке людей значительный урон.

Пока триремы разгружались, Паловеччини с достаточно близкого расстояния смог рассмотреть отряд, собирающийся штурмовать стены Фортеццы. Тот был разбит на мелкие группы и представлял из себя довольно живописное зрелище. В подзорную трубу без труда можно было разглядеть черных нубийцев в белых чалмах и шароварах, некогда имевших зеленый цвет; алжирцев, прячущих голову под белым платком, стянутым наверху обручем; людей, очень похожих на франков, бородатых, в кафтанах, представляющих из себя немыслимую рванину; узкоглазых, смахивающих на китайцев, разбойников неизвестной нации; турок в маленьких фесках, замасленных жилетах, надетых прямо на голое тело.

Разномастны команды трирем были не только по национальности, вероисповеданиям и одежде. Оружие, как и следовало ожидать, тоже было далеко не единого установленного образца. Турецкие янычары были вооружены любимыми кривыми ятаганами, алжирцы — кто кистенями и палицами, а кто и достаточно редкими дамаскими саблями, нубийцы — тесаками и дубинами.

Со стен Фортеццы в пиратов по-прежнему летели стрелы и ядра. Пираты огрызались выстрелами из луков, перегруппировываясь и готовясь начать штурм, как только будет подан знак от вожака.

Сам атаман этой разномастной шайки переходил с места на место, шушукаясь с группками своих людей, и отчаянно жестикулировал. Паловеччини решил рассмотреть его получше, потому что ему показалась знакомой походка этого пирата. Худощавое смуглое лицо выдавало в нем человека, который проводит на воздухе большую часть своего времени, не прячась от жгучих солнечных лучей под крышей дома или балдахином носилок. Бородка клинышком и белая чалма свидетельствовали, что он последователь учения пророка Мухаммеда. Богатый, нежели у остальных, халат и несколько перстней на руках, которые бросали яркие блики, говорили о том, что этот искатель приключений не беден и пользуется уважением окружающего его сброда. Плотно сжатые губы и твердый взгляд черных глаз не понравились Паловеччини. Такие черты лица могли принадлежать только воину мужественному и решительному.

Да, теперь начальник гарнизона был уверен, что он узнал этого человека. Несколько месяцев назад тот работал в крепости водоносом. Конечно, на нем тогда не было такого шикарного бирюзового халата, подпоясанного красным шелковым кушаком… Значит, он выполнял здесь миссию разведчика. И, судя по тому, что он поручил это не кому-то из своих людей, а взялся за это опасное и трудное дело сам, можно было предположить в нем человека недюжинной смелости. Скорее всего это тот самый пират Улуч-Али, которому молва приписывала доблесть, приближающую его по уровню побед к знаменитому Барбароссе. Так это было или не так — проверить сейчас предстояло гарнизону Фортеццы.

Паловеччини обернулся к вестовому и показал, чтобы командир генуэзской пехоты срочно перебросил свое подразделение к западным воротам. Сфорца боялся, что именно в этом направлении и будет нанесен главный удар.

Уже несколько раз он собирался дать указание замуровать ход, проделанный по прихоти архитектора, который создавал план бастионов. Однако, в Венеции, узнав об этом, могли понять действия начальника гарнизона неправильно, и поэтому Сфорца еще несколько месяцев назад в общем рапорте, касающемся описания политического и эклномического состояния дел во вверенном ему районе, испросил разрешения установить на месте западных ворот каменную стену. Но ответа, увы, не последовало, и теперь Паловеччини проклинал себя за чрезмерную осторожность. Из-за прихоти архитектора мог пострадать не только сам начальник гарнизона, но и его солдаты и ни в чем не повинные жители Рефимно.

Хотя выводы делать было рано, Паловеччини был уверен, что Улуч-Али не преминет воспользоваться самым слабым местом в обороне Фортеццы. Тем временем вслед за десантом, с галер на берег были переправлены длинные шесты, в которые были вбиты клинья, в результате чего получалось сооружение, могущее служить лестницей. С помощью этих шестов пираты должны были попытаться взобраться на стену и отвлечь на себя силы защитников бастиона с тем, чтобы люди внизу могли беспрепятственно выламывать ворота. Тараном же должна была служить мачта, снятая с одного из суденышек. Вокруг нее уже суетились разбойники, прикидывая как ее поудобнее взять.

Понимая, что каждая минута промедления расхолаживает его людей, Улуч-Али, крикнул что-то на гортанном языке, выхватил из ножен саблю и показал ее острием в сторону западных ворот. Хотя Паловеччини уже давно было пора оторваться от подзорной трубы, чтобы наблюдать за всей картиной боя, он не мог отвести взгляда от этой сабли, обильно украшенной золотым травлением по дамасскому клинку и драгоценными рубинами и изумрудами по эфесу. Самый низ сабли, там, где кончалась ее рукоятка, был увенчан огромным алмазом и зеленой кисточкой. Подобное богатое оружие Паловеччини приходилось видеть не часто. И как военный, с одной стороны, и человек, склонный к пониманию изящного, он не мог не оценить этого великолепия.

Самые отчаянные пираты, схватив наперевес импровизированные лестницы, ринулись вперед. Паловеччини тут же дал приказ всем солдатам поражать наступающих. Плотность огня увеличилась втрое, и это тут же почувствовали на себе те разбойники, которые с ужасными криками, как подкошенные, падали на камни и застывали в самых неестественных причудливых позах, либо, оставляя за собой кровавый след, отползали ближе к морю и умоляли своих товарищей, пока не поздно, переправить их на борт галер.

Вторая толпа пиратов бросилась вперед как только первые отряды подобрались к каменным стенам Фортеццы. Этот второй отряд состоял из двух видов воинов — одни волокли вперед мачту, привязанную к их рукам веревками и кожаными ремешками, вторые, держа по сторонам некие подобия деревянных щитов, старались оградить себя и атакующих от стрел. Подбадривая себя воплями, пираты в нескольких десятках мест сразу приставили к верхним зубам Фортеццы шесты и, словно обезьяны, быстро перебирая руками и ногами, ринулись наверх. Однако огонь из двух боковых бастионов Сан-Сальваторе и Сан-Люка показали им, что просто так защитники крепости не сдадутся.

В бастионах Паловеччини велел разместиться самым лучшим стрелкам, которые своими точными попаданиями сбивали пиратов на верхах шестов. Те, падая вниз, увлекали туда же своих товарищей, многие из которых, приземлившись на скальные выступы, уже не вставали.

Тем временем, пока основная часть выстрелов приходилась на пиратов, атакующих стены, другая группа подбежала к воротам и принялась выламывать двери. Когда-то эти двери были в весьма неплохом состоянии, но от бездействия, поскольку в город солдаты выходили через другие ворота, а десант выпускать через заднюю часть крепости не возникало необходимости, превратились в достаточно ветхое сооружение. Хотя по приказу начальника гарнизона солдаты пытались укрепить их наскоро деревянными балками и камнями, прогнившее дерево под ударами дрожало, а ржавые петли сварливо, на высокой ноте, скрипели. Но, тем не менее, пока ворота держались.

Паловеччини был вынужден снять часть своих сил со стен и расположить их над узким коридором, через который пираты, сломав ворота, должны были атаковать Фортеццу. Паловеччини надеялся, что ураганный огонь, произведенный вплотную, выкосит первые ряды атакующих, а другие, видя узкий простреливаемый коридор, не решатся испытывать судьбу.

Когда первая волна пиратов, попытавшихся взобраться на стену с помощью шестов, отхлынула обратно к морю, предводитель атакующих Улуч-Али, понимая, что настал решительный момент боя, чтобы воодушевить свою неорганизованную армию, лично двинулся вперед. Страшно вопя и завывая пираты бросились в атаку, подхватили шесты, сброшенные защитниками Фортеццы, и снова стали карабкаться вверх. Некоторым из особо ловких моряков удалось вскочить на крепостные стены. Одних тут же сбивали пиками, другие сумели завязать отчаянную рукопашную схватку.

Тем временем группа, высаживающая ворота, старалась вовсю. Мокрые спины пиратов блестели от пота и крови тех, кого поранили стрелы. Паловеччини, видя, что на стенах уже не осталось ни одного атакующего пирата, понял, что все усилия Улуч-Али теперь будет направлены на ворота, и спешно спустился по каменной лестнице вниз к опасному участку.

Дубовые ворота уже разваливались. Несколько железных клепок под мощными ударами были выбиты и лежали далеко от ворот. Две толстенные дубовые доски были сломаны. Ворота могли рухнуть с минуты на минуту.

Паловеччини лихорадочно соображал, что можно еще предпринять для охраны этого опасного участка. К сожалению, больше стрелков поставить в этом узком месте было сложно. К тому же арбалеты для повторного выстрела необходимо было перезаряжать. Можно было, конечно, организовать две шеренги солдат, первая из которых должна была стрелять, а вторая — спешно готовить оружие. Однако Паловеччини пришел в голову более хитроумный план.

Западные ворота со входа и с внутренней стороны были обильно украшены барельефами. Кроме того, с внутренней стороны, над воротами, выступала значительная часть стены. Если бы удалось направить взрывную волну в нужное время в нужное место, то камни засыпали бы узкий проход.

Паловеччини приказал спешно кликнуть лучшего канонира и двух инженеров…»

Вовка, облизав жирные пальцы, уже хотел было перевернуть с страницу, но услышал, что в двери завозился ключ, а потому, спешно захлопнув книгу, выглянул в коридор. Это вернулась из парикмахерской мама и, пока она перед зеркалом в очередной раз оценивала сооружение на своей голове, у Вовки была минута, чтобы плеснуть в чистую тарелку немного борща, вылить его в раковину и там же оставить тарелку. Смахнув остатки бутерброда в мусорное ведро, Вовка обернулся к маме, которая входила на кухню.

— Ты пообедал? — строго спросила она.

— Да, — демонстративно поднял вверх чашку с недопитым чаем Вовка. — Вот чай закончу и за уроки!

— Ну, молодец, молодец! — потрепала его мама по голове.

Тут в дверь позвонили. Гадая — кто это: соседка или ребята, которые пришли к нему в гости — Вовка шмыгнул в коридор. Но это был отец, который приехал с работы, потому что забыл дома какие-то важные бумаги. Не разуваясь, он прошел на кухню, собрал с подоконника несколько папок и, мимоходом бросив взгляд на учебник, который лежал на кухонном столе, потрепал Вовку по голове.

— Занимаешься? Ну, молодец! Давай, жми на полную катушку, а мы приготовим вам сюрприз!

С этими словами отец, наскоро переговорив о чем-то с мамой, вышел на улицу. Вовка услышал как ухнул лифт, потом во дворе завелся мотор папаниной служебной «Волги».

Интересно, что за сюрприз? — стал соображать Вовка, быстро прогнав чувство стыда, возникшее из-за того, что отец принял книжку, не имеющую никакого отношения к занятиям, за учебник. — Коньки что-ли мне хочет купить, что-нибудь крутое типа «Rollerblade»? Или, может, велосипед? Да нет, у меня уже есть один. Видак у нас тоже стоит. Аппаратура имеется… Да, и кто это — «мы»? В кино он нас что ли, решил повести? — картинно почесал Вовка несуществующую щетину, допил чай и решил больше не мучаться мыслями о сюрпризе, а выждать время и тогда все само станет ясно.

Подхватив поскорее замаскированную книгу под мышку, Вовка двинулся к себе в комнату. Однако продолжить чтение ему не давала мама, которая крутилась вокруг, вынимая из шкафа какие-то вещи и прикидывая их перед зеркалом на предмет соответствия с новой прической. Пришлось Вовке, вздохнув, достать из портфеля настоящие учебники и заниматься уравнениями.

Дело продвигалось, честно говоря, туго. Да и сами посудите — какие тут могут быть уравнения, когда в голове засело только одно — успеет ли начальник гарнизона взорвать мину и похоронить под обломками стены нападающих пиратов или нет? Вовка хотел было уже, сунув книжку под водолазку, закрыться на полчасика в туалете, но потом решил проявить силу воли и разделаться с уроками с тем, чтобы потом добить чтиво вполне легальным способом. Однако в школе, видимо, из них хотели сделать академиков, потому что не успевал Вовка справиться с одним заданием, как обратившись к дневнику, он выяснял, что его ждет очередное, не менее трудное.

— Попробовали бы эти пираты в средней школе поучиться, — бурчал Вовка, расставляя знаки препинания в упражнениях. — Это тебе не «по морям, по волнам, нынче здесь, завтра там». Это соображать надо. Да так, чтобы голова дымилась.

— Ну-ка, что у нас тут, — пытался в очередной раз собраться с мыслями Вовка. — Итак, одна бригада плотников делает в час сорок шесть стульев, а другая бригада плотников за это же время делает стульев в четыре раза больше… и захлебнувшись в атаке, бросается на неприступные стены крепости еще и еще раз… Ой, что-то не то, — протирал глаза Вовка, массировал виски и снова пытался углубиться в дебри науки. — Вопрос: за какое количество времени две бригады сделают тысячу стульев, если их производительность равна мощным ударам мачты, от которой выбитые дощечки из старинного дубового стула падают вниз, на камни, и в образовавшиеся щели уже пролетают стрелы арбалета… Блин, да какой арбалет, — со злостью захлопнул Вовка книжку. — Едет крыша на чердак, сядет крыша только так…

— Вова, не ругайся, — строго стала отчитывать его мама, которая уже вертелась в прихожей — у зеркала. — Это нехорошо, некрасиво и некультурно.

— Да, а если в башку всякая дрянь лезет, когда уроки надо учить — это красиво?!

— Ты должен уметь владеть собой!

— Да я и так собой владею, — обиделся Вовка. — Просто я сам по себе живу, а мысли в моей голове — сами по себе.

Покружив по комнате разозленной мухой, Вовка решил, что делать домашнее задание все равно придется, и в очередной раз, стиснув зубы, решив ни за что не думать ни о Фортецце, ни о Крите, ни о пиратах, ни о военных действиях вообще, попытался составить уравнение и решить его, но получалась, увы, опять какая-то белиберда.

Тогда Вовка, по отработанной схеме, чтобы решить задачку решил пойти от обратного. То есть, перелистав учебник, посмотрел в конце ответ. Теперь он пытался проделать со вверенными ему цифрами различные операции — умножение, деление — с тем, чтобы получить искомое. Однако, проклятая задачка, словно издеваясь над ним, никак не давалась. Ответы у него получались какие угодно, кроме нужного.

— Нет, это просто издевательство какое-то, — рассердился Вовка и учебник был тут же жестоко наказан путем отправки в полет в самый пыльный угол комнаты.

Несколько попыхтев по поводу идиотских задач, кретинских учебников и невыносимых условий существования, Вовка попытался взяться за геометрию. Он открыл следующий учебник и, вздыхая, стал рассматривать рисунки, иллюстрирующие признаки равенства треугольников. Но белые треугольники тут же напомнили ему небольшие крепости, возведенные в неприступных скалах. Вовка с досады плюнул. Положительно, «Алжирский клинок» не желает выходить у него из головы. Полистав учебник Вовка нашел нужный параграф и попытался вникнуть в суть теоремы 3.5.

«В равнобедренном треугольнике медиана, проведенная к основанию, является биссектрисой и высотой».

Эта фраза заставила Вовку недоуменно заморгать — так все-таки биссектрисой или высотой? Сообразив, что зря он пропустил первые три абзаца параграфа, он забрался выше и прочитал, что высотой треугольника, опущенной из данной вершины, называется перпендикуляр, проведенный из этой вершины к прямой, содержащей противолежащую сторону треугольника.

— Ну и бре-ед! — снова вскипел Вовка, но тем не менее продолжил штурмовать понятия высоты, биссектрисы и медианы.

В результате, когда он дошел до непосредственно задачи, некое просветление наступило.

— Докажите, — постукивал Вовка ручкой по столу в такт словам, которые он попутно коверкал, — что биссектриса разнобедренного треухугольника, проведенная из вершины, противолежащей основания, является м-медианой и в-высотой.

Вовке доказательство показалось достаточно легким. Уж было оно правильным или нет — он не знал, но быстро накатав свой вариант решения этой проблемы, он с удовлетворением захлопнул геометрию и, не глядя, отправил ее в портфель. Теперь предстояло сражение с русским языком.

— Тэкс-тэкс-тэкс, — почувствовав, что конец его страданиям близок, стал постукивать не только ручкой, но и ногой Вовка. — Уп-пражнение номер… Перепишите примеры, вставляя вместо точек-кочек нужные по смыслу слова и объясняя устно их значение. Ну ладно, та-ак… «Смеяться … смехом». О, блин, дают, а чем же еще можно смеяться? — хохотнул Вовка. — «Перенести … болезнь». Нужно выяснить, каким можно смеяться смехом и болезнью болеть — заразным или заразительным. «Смеяться заразным смехом». Та-ак. Точка. «Перенести заразительную болезнь».

Словосочетание — «заразительная болезнь» — показалось Вовке странным, но «Алжирский клинок» под обложкой учебника словно подпрыгивал на месте, звал скорее раскрыть его на нужной странице, и Вовка решил не морочить голову, а переписывать примеры по очень простому принципу. Первый предложенный вариант должен был принадлежать первой фразе, остальные доставались второй.

«Искусственный мастер, — быстро ваял он в тетради по русскому. — Искусный шелк. Стоять в эффективной позе. Принять эффектные меры против нарушителей дисциплины. Обидные женщина. Обидчивая слова».

На «обидные женщина» Вовка крякнул и понял, что перестарался. Конечно, ни «обидчивого слова», ни «обидной женщина» быть не могло. А потому Вовка, скептически посмотрев на почти уже законченное упражнение, перечеркнул его и решил подойти к выполнению домашнего задания более вдумчиво.

Наконец, через полчаса ломания головы над проблемой — можно ли произнести в честь кого-нибудь здравницу или здравицу и был ли выведен в пьесе отрицательный персонаж или персонал — Вовка поставил жирную точку и заорал благим матом:

— Ма, я все сделал!!!

На кухне грохнулась кастрюля, упущенная от неожиданности мамой.

— Что ж ты так кричишь! — откликнулась она. — У меня от этого посуда из рук выскакивает!

— Потому что я свободен, свободен! — завопил Вовка, хватая книжку и бросаясь животом на диван.

Нужное место по закону подлости, конечно, не желало сразу находиться. Но вскоре Вовка отыскал необходимую страницу и снова с головой ринулся в чтение.

«…Инженер и канонир после некоторого пререкания нашли нужную точку, куда было водружено несколько бочонков с порохом, вставлены фитили. Два человека с факелами должны были по приказу Паловеччини поджечь этот смертельный заряд. Тут важно было не поторопиться и не проявить поспешности.

Паловеччини снова взбежал на стену крепости. Дела шли не так хорошо как он рассчитывал. Поскольку защитники Фортеццы обсыпали нападающих пиратов стрелами и многие из них уже лежали под ногами товарищей, Улуч-Али распорядился лучшим своим стрелкам выводить из строя солдат Паловеччини. Нескольких из них уже унесли во двор, чтобы там, в отдалении от боя, лекарь смог выдернуть вместе с мясом ранившую их стрелу. Два человека были уже, видимо, мертвы, поскольку упали по другую сторону стены, и если не скончались от колотых ран, то уж наверняка разбились.

Ворота тем временем держались разве что стараниями крестов Святого Марка. Наконец, от выбиваемой мачтой трухи и пыли при очередном ударе не осталось следа, поскольку мачта вытолкнула одну дверь и та, закачавшись на одной петле, рухнула внутрь крепости. Пираты с диким воем ринулись в Фортеццу. Тут же от моря, что было сил, побежали на приступ не менее сотни искателей приключений.

Паловеччини поднял руку с белым платком и встретился глазами с канониром, который должен был поджечь фитиль мины. Как только Улуч-Али пересек через пролом стену крепости, начальник гарнизона опустил руку, и огонь, шипя рассерженной осой, стал пробираться по шнуру, смоченному в селитре, к бочкам с порохом. Взрыв взметнул вверх мелкие камешки, и белое облако сгоревшего пороха на несколько секунд окутало злосчастные ворота колышущимся саваном. Стены, получив мощный удар, вздрогнули, щели между глыбами, скрепленными когда-то цементом, дрогнули, и камни — один за другим — холодным жестоким водопадом засыпали вопящих от ужаса атакующих…»

— Вова, поди сюда! — донесся из кухни мамин голос.

— А?! — очнулся Вовка, будто только что вынырнул со дна бассейна. — Чего?

— Поди сюда, я тебе говорю!

— Ну, сейчас, одну минуту! — быстро перевернул Вовка страницу, стараясь побыстрее добраться до конца главы.

«…Сотня пиратов, которая надеялась, что их отважный предводитель вместе с самыми отчаянными людьми уже занял плацдарм для дальнейшего наступления, в изумлении остановилась, увидев как их товарищей погребли под собой каменные глыбы.

Паловеччини утер пот и копоть с лица. Расчеты инженера и канонира оказались верными. Стена не разрушилась целиком, не упала вовне крепости, а всего лишь завалила вход в западные ворота — вместе с осаждающими.

На стенах раздался радостный рев, и солдаты, которые еще минуту назад боялись высунуться за зубчатую стену Фортеццы, теперь вставали во весь рост и посылали во врага стрелы. Пушки, заряженные картечью, рявкнули, и волна огня и раскаленного металла в одну секунду сбила с ног треть наступавших.

Увидев, что их предводитель погиб, пираты с криками ужаса бросились обратно к морю и, побросав мешающее им теперь оружие, поплыли к своим галерам…»

— Вова, иди сюда немедленно! — снова услышал Вовка зов и, с сожалением захлопнув книжку, побрел на кухню.

— Ты очень мало поел борща, — безапеляционным тоном стала наступать на него мама. — Я налила тебе еще тарелочку. Будь добр, съешь.

Картинно вздохнув, Вовка присел на стул, всем своим видом показывая, что он здесь всего-лишь на минуточку. Размазав по краям тарелки сметану, он медленно начал зачерпывать горячий борщ и смывать им белоснежную сметану в тарелку.

— Вова, немедленно ешь! — прекратила мама его эксперименты, и Вовка, еще раз тяжело вздохнув, словно раб на тех самых галерах, которые ожидали, чтобы принять к себе неудачливых пиратов, стал хлебать борщ.

Однако, буквально через минуту одна потрясающая мысль посетила его, и он в изумлении застыл с поднятой ложкой.

— Вова, прекрати паясничать и строить из себя клоуна! — снова набросилась на него мама.

Но Вовка и не думал корчить из себя клоуна. Просто… Просто у него возникла идея, которую срочно нужно было проверить. Тремя мощными гребками он метнул себе в рот остатки борща и, бросив наскоро сквозь набитый рот «Шашибо!», бросился в свою комнату — к телефону.

Номер Лешки был занесен в память аппарата под цифрой «один». Вовка ткнул нужную кнопку, и телефон, весело помигивая светодиодом, быстро набрал нужную комбинацию. Чтобы не ставить в известие маму о сути разговора, Вовка дотянулся ногой до двери в свою комнату, захлопнул ее и отключил разговор с монитора.

— Леха, это я! — с места бросился в карьер Вовка. — Леха, ты меня слышишь?!

— Да слышу, слышу, — ответил Леха, — ты чего разорался? Клад что-ли нашел?

— Ты не представляешь, как ты, блин, попал в точку! Я нашел клад!

— Чего клад? — кисло откликнулся Лешка. — Пробок от пепси-колы?

— Дурачина ты, я самый настоящий клад нашел! Сабля, из дамасской стали, украшенная драгоценными камнями — огромным алмазом, изумрудами, рубинами. По клинку гравировка золотом. Понял?

— Где?.. Я че-то не понял, — было слышно, что Лешка лихорадочно, но туго соображает. — Ты же из школы домой пошел. Где ты ее найти мог? У мусоропровода что ли?

— Да нет, я не то, чтоб ее совсем нашел, но я знаю — где она лежит!

— А, ну это другое дело, — успокоился Лешка, сообразив, что Вовку пока всего лишь посетила очередная гениальная идея и никакой сабли в его руках в данный момент нет.

— Как бы тебе объяснить, — взъерошил волосы на голове Вовка, — ты ж эту книжку не читал.

— А, вот ты о чем, — смекнул Лешка. — Это ты, значит, посредством этой книги клад нашел!

— Ну точно! — стал пояснять Вовка. — Понимаешь, тут описывается, как крепость Фортеццу атаковал один пират — Улуч-Али. При нем была драгоценная сабля. Во время штурма западных ворот комендант крепости приказал их взорвать, и все пираты оказались погребены под камнями вместе с саблей. Соображаешь?

— Так что же они потом ее не откопали что ли? — поразился Лешка.

— В том-то и дело, что нет! — завопил Вовка. — Потому что комендант крепости умер на следующий день — от приступа, это я не выдержал — в конец книжки заглянул. Понял? А в нынешней карте, которая есть в «Алжирском клинке», никаких западных ворот нет и в помине. Книжка-то историческая. Смекаешь? В аннотации написано, что автор изучал многочисленные документы, касающиеся истории этой крепости. Так вот, он утверждает, что сабля Улуч-Али не найдена до сих пор! А штука эта, оказывается, была уникальная, известная и в Венеции, и в Генуе!

— Ну-у, — разочарованно протянул Лешка, — мало ли чего он там насочиняет.

— Да я ж тебе пытаюсь втолковать, дурилка ты картонная, что автор не просто так из пальца это высосал. Это же все написано по историческим источникам!

Лешка, видимо, обидившись на «картонную дурилку», уперся:

— Мало ли у кого какие догадки могут быть!

— Ничего себе, мало ли у кого! А вспомни, как над Шлиманом все смеялись, когда он утверждал, что мифическая Троя вовсе не выдумка Гомера. А что, интересно, потом говорили эти деятели, когда он Трою раскопал? А представляешь, так и мы — реконструируем по этой книжке события… План форта есть… Господи, даже известно, где копать! Там работы-то на полчаса — я уже все прикинул.

Аргумент насчет Шлимана Лешку не то, чтобы убедил, но заставил относиться к словам Вовки серьезно.

— Ладно, жди, сейчас приеду, — пообещал он и бросил трубку.

Через пятнадцать минут Лешка уже ломился в вовкину дверь. Мама Вовки пустила друга в коридор и, чувствуя вечную ответственность за своего ребенка и его друзей, подозрительно спросила:

— А ты, Лешенька, уроки все сделал?

— Все, все, — отмахнулся Лешка, — на год вперед!

— Я серьезно ведь спрашиваю, — преградила вовкина мама путь Лешке.

Сам Вовка из-за ее спины показывал знаками, что с его мамой шутить не следует, а нужно отвечать на полном серьезе.

— Я уже сделал все уроки, — отчеканил Лешка. — Алгебру, геометрию и русский. Но у меня остался один вопрос, по поводу которого я хотел проконсультироваться с Вовой, потому что он лучше меня знает этот предмет.

Грубая лесть подействовала на нежное родительское сердце, и Лешка немедленно был пропущен в комнату — к Вовке для консультаций.

Как только дверь комнаты закрылась, Лешка коршуном, бросающимся на добычу, вцепился в книжку и принялся лихорадочно ее листать.

— Вот, вот это место! Читай! Вот, видишь, видишь! — зудел за его спиной друг. — Они взорвали ворота вместе с атакущими, и сабля осталась там! А начальник гарнизона, который ее рассмотрел, может быть ее и выкопал бы, да не успел. Понял ты? А потом на этом месте никогда ничего не рыли. Просто прореху заштопали камнями, с тех пор это место не трогали. Смотри, здесь потом, когда крепость завоевали турки, была мечеть. Тут они взорвали церковь, вот тут вот стоял дом, вернее, палаццо коменданта. Оно частично было разрушено. Вот еще церковь. Здесь был оружейный и пороховой склад. Танкеры для воды — там держали припасы. Вот главные ворота. Вот здесь сооружали позже казармы для солдат. Потом крепость бомбили еще и немцы — во вторую мировую. Был там и немецкий гарнизон. Но они ничего в этом районе не трогали — не знали обо всей этой истории. Понимаешь, эта сабля там несколько веков лежит и нас дожидается!

— Да-а, — потрясенно листал страницы книги Лешка. — Вот уж повезло, так повезло. Но, слушай, как же мы ее достанем? Ведь это ж не под Смоленском было. И, тем более, не в нашей Тюмени. Это ж остров Крит. Греция. Туда лететь-то, наверное, не один час. Потом, опять же, заграница. Как мы туда попадем?..